–     Наверное, кто-то умер. Вот и палатку соорудили. Дядя Халид? Нет, не может этого быть, не может! – с шепотом сказала Айбениз, заметив его возле своего подъезда. Она, без передышки, побежала наверх и вошла в дом, где на пороге валялась обувь гостей, а когда она прошла в гостиную, где лежал труп отца, то у неё отнялись ноги. Она упала прямо на него, заплакав от горя. - Папа, папочка, папа, я пришла, пришла, чтобы увидеться с тобой в последний раз.- говорила она, обнимая тело отца.   - Папа, ну почему ты не простил меня? Ну, я же приходила к тебе и просила у тебя прошение. Почему ты оставил меня с такой болью? Почему ты прогнал меня из своей жизни? Почему не дал мне хотя бы в последний раз обнять, и прижаться к тебе? Почему ты меня бросил, зачем ты со мной так жестоко обошёлся? Ведь я же тебя так любила. Ну, кому я после этого нужна? Зачем мне такая жизнь? Ведь у меня  же никого не осталось. Папа, папочка, папа, открой глаза, я тебя умоляю, не оставляй меня одну….

Женщины, сидящие на поминках, смотрели на неё кто с жалостью, кто с укором, а кто и с безразличием.

–     Отойди! Ты нам мешаешь! Отойди! – внезапно закричала откуда-то появившиеся Сахиба, приводя с собой мужчин, которые готовы были вынести труп из дому.

–     Ну что, хочешь как можно быстрее от него избавиться? Ну, я тебя сейчас….,- ответила Айбениз, сильно вытолкнув Сахибу. Потом она начала умолять мужчин, чтобы те дали ей время проститься с отцом.  - Не трогайте его! Оставьте! Он мой отец, мой отец! Не смейте отнимать его у меня! Я не позволю, чтобы его зарыли в землю так преждевременно! Ведь я еще не успела с ним попрощаться, не успела, как следует погрузиться в печаль! Я его дочь, слышите, я его дочь! И я вам запрещаю так быстро хоронить его! – не позволяла она им приближаться к гробу, как сразу же вмешалась мачеха.

–     Не надо из себя строить жертву. Отойди! – заорала она во весь голос. - Если ты и вправду любила бы своего отца, то не бросила бы его на произвол судьбы и не оставила бы его одного. Что, уже успела ощутить вкус свободы и независимости? И вдруг у тебя проснулась совесть и ты вспомнила своего отца? Но не стоило тебе приходить, не стоило. Потому что ты и так лишняя на этом меджлисе. Будет лучше, если ты, вообще, уйдешь и хотя бы в такой тяжелый день оставишь нас в покое. Я сама смогу позаботиться о том, чтобы его благополучно похоронили. Что, тебе мало того, что ты свела свою мать в могилу, а сейчас не позволяешь до захода солнца закопать старика в землю? Да отбросьте же вы ее в сторону, что вы с ней церемонитесь, она же у нас настоящая актриса, каждый день у нее новая роль. Ну, давайте, приподнимите его!

Сахиба еле - еле успела отворить двери гостиной, чтобы те смогли вынести Вахида, как Айбениз тут же набросилась на неё с сумасшедшей хваткой и начала душить мачеху прямо на глазах всех родственников.

–     Люди, угомоните эту сумасшедшую, а то она сейчас же задушить меня! Помогите, умоляю, спасите меня от нее! Ну, кто-нибудь, позвоните в ноль три и позовите врачей, чтобы они отвезли ее в дурдом. А то она задушит меня-я. – задыхалась Сахиба, кожа, которой посинела от нехватки воздуха. Их с трудом разняли. Спустя минуту, позвали психиатрическую бригаду. А когда дежурный врач спросил у женщин;

–     Что здесь твориться? – то они ответили в один голос.

–     Да вот, после кончины отца девочка совсем потеряла рассудок. Прицепилась к горлу мачехи и чуть ее не убила.

Айбениз взяли со смирительной рубахой после того, как ей ввели успокоительный раствор. Машина психбригады заехала во двор нервно – психиатрического диспансера, доставляя туда тяжёлую больную, которая всю дорогу лежала на носилках и глядела в сторону безумными глазами….

Дильшад лишилась всего состояния, продав его ради того, чтобы спасти шкуру сына. Она пошла к судье Джафарову после того, как следователь отказал ей в помощи.

–     Дильшад ханум, я всегда, с глубоким уважением относился к Фикрету Пашаевичу. – сказал Джафаров. - Но вы тоже должны меня понять. Я не имею права отпустить вашего сына окончательно на волю. Ведь он же совершил преступление и закон требует того, чтобы его наказали. Если я сниму с него ответственность за содеянное, то наверху этого не поймут. Мне удастся лишь облегчить его участь. Ну, вот и все, что я могу для вас сделать.

Но Дильшад, не переставая, умоляла его о помощи, пытаясь доказать невиновность своего сына.

–     Я верю вам, верю, но в полиции уйма улик против него. Ну, что я могу делать в таком положении? Я бессилен. Но вы не волнуйтесь, если даже его обвинят в преступлении, то это тоже не конец. Ведь можно обжаловать решение судьи, а потом, с помощью амнистии, добиться его освобождения.  – окончательно изъявил судья. Во время судебного заседания творилось такое, что шансы выпустить Тярлана приравнялись нулю. В этом больше всего переусердствовала Ганира.

–     Господин судья, он убийца своего отца! Вы должны жестоко наказать его! Он не может так легко уйти от правосудия! Я требую от вас, не будьте милосердным к такому зверю! Не стоит быть милосердным к таким душегубам, как он! – заявила Ганира, требуя от правосудия соответствующего наказания для своего брата.

–     Какой же ты подлец, убил нашего брата. Чтоб сгнил ты в тюрьме, и не было тебе покоя!– говорили сёстры Фикрета, проклиная своего племянника. В такой шумихе, Дильшад боялась пикнуть в пользу сына, так как опасалась напасти со стороны золовок и собственной дочери. Судьи, выслушав все аргументы дела, вынесли вердикт после напряжённого судебного разбирательства. Фейзуллаева Тярлана Фикрет оглы признали виновным в умышленном убийстве на основе 95 статьи УПК Азербайджанской Республики и 6 пункта 226 статьи, что последовала лишением свободы на срок до семи лет. После вынесения вердикта, Тярлана вывели из камеры подсудимых, приводя приговор в исполнение. Он озверел от сильного потрясения, пытаясь наказать Ганиру за подобную «клевету», из-за чего ему вынесли подобное наказание.

–     Ну, ничего, стерва, я выйду отсюда, обязательно выйду и покажу тебе, какой я, на самом деле, зверь! Мамуля, я умоляю тебе, помоги мне. Вытащи меня отсюда! Не бросай меня! Мамуля, у меня вся надежда только на тебя. Помоги мне, мамуля, умоляю, помоги! – кричал Тярлан, призывая мать на помощь. Дильшад сидела на скамье, испытывая тяжесть, и у нее гудело в ушах. Зал судебного заседания остался пустым после ухода судьи и присяжных. Саида сидела рядом с ханум и подбадривала её разными словами. Дильшад готова была расплакаться, хотя сразу же взяла себя в руки, увидев Ганиру в нескольких шагах от себя. Она встала, поправила свой костюм и с надменным взглядом вышла из зала суда. Но во дворе здания ей все же стало плохо. Саида, взяв Дильшад за руку, попросила её присесть на ближайшую скамью.

–     Дильшад ханум. Давай лучше присядем на этой вот скамейке. Тебе надобно прийти в себя, а то не сможешь передвигаться дальше. Ради всего святого, садись на эту скамейку и немножко передохни.- сказала она, указывая ей свободное место. Дильшад еще долго плакала на этой скамье, отказываясь возвращаться домой. Среди тех, кто наблюдал эту взволнованную женщину со стороны, оказались двадцати - двадцати трёх летние парни.

–     Взгляните. Ну и тёлка. По внешности заметно, у нее явно водятся денежки. Как вы думаете, а может, мне стоит ее окрутить?– сказал один из них, хлопая глазками.

–     Да ты что, гагуля. Она же тебе в бабушки годится. Лучше найди для себя молоденькую дурочку, нынче таких, ох, как много. И потом, она же похожа на спесивую бабу. У тебя все равно ничего с нею не получится. Таких очень трудно убедить. – возразил другой.

–     А я спорю на двадцатку, что мне удастся ее забагрить. И проживу бала – бала^[1] с помощью ее денежек. – ответил тот парень, которого звали Вюсалом.

–     А вдруг проиграешь? – отозвался третий.

–     Не проиграю. Сейчас перед всеми вами подойду к ней, и вы увидите, какие у меня способности приударить. – уверенно сказал Вюсал, направляясь к Дильшад. - Добрый день, ханум. Извините за назойливость, но вам, кажется, дурно. А может, я могу вам чем-нибудь помочь? – предложил свою помощь, какой - то парень, когда Дильшад едва встала со скамейки.

–     Не нуждаюсь я в твоей помощи. Пока что в силе дойти до дома сама. – ответила Дильшад, отказываясь от любезного предложения этого симпатичного парня, но когда она все споткнулась, то юноша быстро среагировав, сцепился за нее и настойчиво повторил:

–     Не поймите меня превратно, но я вижу, вам не обойтись без меня. Пожалуйста, ханум, не надо меня отталкивать, это будет для меня большой честью, от этого я получу только удовольствие.

Итак, Вюсал проводил обеих женщин до дома, где вынул из кармана клочок бумаги и потянул её уважаемой даме.

–     Ханум, я, на всякий случай, оставлю вам свой номер. А может, понадоблюсь, так вот, я в любое время к вашим услугам.- сказал юноша, оглядывая Дильшад. Женщина хотя и проигнорировала его предложение, но все же неохотно взяла бумажку, дабы не обидеть своего доброжелателя….

Дильшад сидела в кухне, где Саида готовила ужин для достопочтенной ханум. Она вспоминала, как продала свой особняк и переехала в холостяцкую квартиру сына, когда Гюля вернула ей ключи после ареста мужа.  

–     На, возьми свои ключи обратно. Я развожусь с Тярланом. Прощай. – с безразличием заявила невестка о своем намерении, но Дильшад не веря своим ушам, выказалась:

–     Доченька, что ты это вытворяешь? Пока не дошло до слуха твоего мужа это весть, откажись от этой глупой затеи. Сколько раз надо повторять, чтобы ты поверила в то, что Тярлана задержали чисто по ошибке. Его отпустят, обязательно отпустят. Вернись в свой дом и дождись мужа! Что это за самовольство, в конце – концов?!– сетовала Дильшад, после чего Гюля, не выдержав, закричала:

–     Ещё чего?! Значит, мне лучше вернутся в этот злосчастный дом и после всего этого ждать того дня, когда твой сыночек вернется назад, чтобы превратиться в очередную жертву этого безумца?! Не злись, свёкровушка, но у тебя, явно от горя шарики за ролики поехали. Знаешь что, я еще не потеряла рассудок, чтобы жить под одной крышей с таким человеком. Мне еще жить, да жить и радоваться жизни.– нагрубила невестка своей свекрови.

–     А я разве требую от тебя, чтобы ты не радовалась жизни? Ну, и ты должна понять, что ты замужняя женщина и семью просто так не разрушить. Я, как мать Тярлана, не могу позволить тебе бросить моего ребёнка. Ведь ты теперь ему нужна как никогда, ты и в горе, и в радости должна быть рядом с ним. И потом его честь - это моя честь. Пока его не выпустят из этой темницы, ты и шагу не ступишь из этого дома!  - возмутилась Дильшад.

–     Подожжи. Я что - то не усекла. Мне что, следует прожить всю свою оставшуюся жизнь с недоумком, который из-за каких-то грошей прихлопнул своего отца? Прости, дорогуша, но у меня, в отличие от тебя, пока что все дома. Так что, прощай! – сказала Гюля, оставив её с носом….

После ареста Тярлана, у Дильшад осталось только эта квартира и маленькая сумма в банке. В последнее время, она чувствовала, что у неё нервы на пределе. Вдобавок ко всему, тот юноша, который так любезно предложил Дильшад свою помощь в день осуждения её сына, всё время шатался по двору, оглядываясь на окошко этой ханум. В один вечер, когда Дильшад зашла в кухню, чтобы выпить чаю, Саида не сдержавшись, так и высказала свои подозрения;

–   Ай Дильшад ханум, этот паренёк опять явился. В последнее время, он сюда слишком уж пристрастился. Все время стоит под окном и не может оторвать глаз от наших окон. Не пойму, что он здесь потерял? Ну, у нас же нет молоденьких, чтобы он часами ждал, когда выйдет наружу его любимая. 

–   Ты тоже хороша, обращаешь внимания на мелочи. – рассердилась Дильшад. – Наверное, он смотрит не в наше окно, а куда – то в сторону. Такие молодые парни любят мучить себя понапрасну, а в сущности, им даже самим неизвестно, чего они хотят.

–   Дааа, что правда, то правда. Но дело в том, что он  появился здесь сразу после того случая, когда проводил нас до дома. И я вот думаю, а может, он вор и просто выслеживает нас, чтобы узнать, когда мы не бываем дома, чтобы потом залезть в дом? А может, нам стоит предупредить об этом полицию? – настаивала Саида.

–   Бога ради, хватит, у меня нет настроения выслушивать такую бессмыслицу. Лучше поменяй тему, а то она начинает меня раздражать.- ответила Дильшад, отправляясь в свою комнату. Через полчаса она переоделась и решила прогуляться. - Мне что-то дурно. Хочется подышать свежим воздухом. Немножко прогуляюсь и вернусь. – предупредила ханум свою прислугу. Дильшад ходила по городу, прогуливаясь на чистом воздухе. Во время ночной прогулки, её и сопровождал тот юноша, Вюсал, который не смог найти в себе смелости подойти к этой женщине. Он долго наблюдал за нею в течение недели и, наконец, в один прекрасный день решил заговорить первым с этой привлекательной дамой.

–   Добрый вечер, ханум. Зачем у вас такое грустное личико? – спросил Вюсал в очередной раз, когда Дильшад снова пустилась в ночную прогулку.

–   А вас совсем не касается. – резко произнесла Дильшад, отвергая любезность юноши.

–   Ханум, если я чем-то вас обидел, то прошу у вас прощение. Я уже как неделю волнуюсь за вас, но не осмелился подняться наверх и поинтересоваться вашим самочувствием. – с искренней доброжелательностью отозвался юноша на грубость Дильшад и женщина вспомнив, что не успела тогда его благодарить, спросила:

–   Молодой человек, что вам надобно от меня? А может, нуждаетесь в благодарности за оказанную помощь? – произнесла она эти слова и юноша, не скрыв своей обиды, признался:

–   Да нет же, нет, мне достаточно вашей улыбки и того таинственного взгляда. Для меня нет радости, больше чем это.

–   Разве для вас имеет смысл, в каком я расположении духа? – раздраженно вымолвила Дильшад.

–   В моем понятии, не подобает такой очаровательной женщине выглядеть печальной. – выговорился юноша и, подойдя ближе к женщине, он всмотрелся в ее глаза и прошептал: - Вы появились на свет не тосковать, а чтобы любить и быть любимой. Такая угрюмость вам вовсе не к лицу.

–   Это вам так кажется, а в действительности, у меня все хорошо, я бы сказала идеально! Прошу больше не обращаться ко мне с такими абсурдными разговорами! – сказала она, отказываясь от прогулки. На следующий день, когда Дильшад застала того же парня во дворе, то, потеряв всякое терпение, решила спуститься и выгнать его подальше. - Сынок, я не знаю, что у тебя на уме, но я тебя предупреждаю, не трать зря свое драгоценное время на такую ерунду. Между нами большая, очень большая разница.  Разве ты сам этого не замечаешь? – холодно спросила она, и юноша, краснея от возмущения, опечаленно произнес:

–   Как у вас повернулся язык называть меня сынком? Я же отношусь к вам как к очаровательной и обворожительной женщине, а вы называете мои чувства ерундой? Вы же должны это знать, ведь любовь не взирает на годы. Она свободна, как птица, она беспечна, как вода, она безоблачна, как небо. Разве вам так трудно это понять? А вы не влюблялись хотя бы раз в жизни? – нагло спросил Вюсал и Дильшад, окончательно сбившись с толку, сердито ответила:

–   У меня больше нет слов. Лучше уходи отсюда. И чтоб больше я тебя не видела! – рассердилась она, выгоняя его со двора. Но и эта попытка не оказалась достаточной. В одно утро, когда Дильшад выглянула из окна, то перед ее взором открылась прекрасная картина, к которой она не смогла остаться равнодушной. Вюсал разукрасил всю площадь цветами, нарисовав из лепестков рисунок сердца, где написал следующие слова; «Я люблю тебя. Пожалуйста, не отвергай меня» Он заметил, что Дильшад наблюдала эту картину с восхищением, и потому он, не теряя времени, успел выбросить в её окно букет цветов. Дильшад не ожидала подобного жеста, после чего у неё появился немалый интерес к этому настойчивому юноше. За всю жизнь Дильшад не видела такого внимания и любви со стороны своего мужа – Фикрета. «Эх, если бы Фикрет любил меня с такой страстью», подумала Дильшад на следующее утро, когда в подъезде нашла цветы, предназначенные для своей персоны. Она больше не могла грубить этому любезному парню, который пользовался всякими уловками, чтобы заполучить Дильшад. Она долгими вечерами мучила себя вопросами; «Я же не могу полюбить молокососа. Он же мне в сыновья годиться. Всё моё окружение будет высмеивать подобную связь. Я  же никогда не была женщиной лёгкого поведения», думала Дильшад, остерегаясь малодушия. Но вскоре, ею овладело странное чувство, которое заставляло её поменять решение с удивительной скоростью; «Почему бы и нет? Чем я хуже любой другой женщины? Он же сам признался, что восхищается моей красотой. Если бы это не было правдой, то он не шатался бы перед моим домом в надежде поговорить со мной при первом же удобном случае. А потом, он прав. Я же не так стара, как мне кажется. Мне всего-то сорок четыре года. Я всё ещё не потеряла своей свежести. Разве что поседели волосы в некоторых местах, но и это не беда. Ведь я  всегда была ухоженной….Да и что в этом плохого? И все-таки он прав. Тот, кто не понимает необходимость в любви, тот невежественен и глуп, о чём даже не стоит спорить». Она долго крутилась перед зеркалом, борясь сама с собой. Наконец, эта битва завершилась победой женских чувств. К десяти часам вечера, Дильшад всё же решила созвониться с Вюсалом и провести с ним душевный разговор. - Аллооо. – сказала она со второго раза, когда первая попытка была неудачной, так как эта уважаемая дама никак не решалась увлечься столь странной любовью.

–   О, Всевышний, я отказываюсь верить своим ушам. – произнёс Вюсал, - Нет, нет, не может этого быть. Наверное, мне снится сон, сладкий сон. Умоляю, ответь, мне так хочется еще раз услышать твой голос, напоминающий журчание родника или же пение соловья.

–   ...Да, это я. – тихим голосам отозвалась Дильшад.

–   Добрый вечер, добрый вечер, моя прелестная ханум. Ты даже не можешь себе представить, как ты осчастливила меня в такой поздний час. Ты, наверняка, не знаешь о той буре, что бушует в моей душе. Как же я счастлив. Я не могу выбирать слова, чтобы высказать тебе мою благодарность. Я чувствую сильное волнение, которое мешает мне сосредоточиться. Видишь, я  даже начал заикаться. Сердце выскакивает из груди. Но ты не обращай, пожалуйста, на меня внимания. Расскажи, что же тебе заставило набрать мой номер?

–   Ну что мне тебе сказать? – произнесла Дильшад в некоторым замешательстве: - Ведь я тоже затерялась в этой неловкой для меня ситуации. – призналась женщина, после чего Вюсал снова начал заливаться словами.

–   О, Аллах, твой голос так сладок, так прекрасен, словно материнская колыбельная, которую я готов слышать долгими вечерами. В ней я нахожу пылкую страсть, о которой мечтаю с первого же нашего знакомства. Нет, я  и вправду готов свихнуться. Нет, мне не прожить до утра от безумного блаженства.

Дильшад не смогла выдержать и громко расхохоталась, услышав красноречивые слова юноши.

–     Ха! А может, все эти слова являются сладкой, но восхитительной ложью, на которою невозможно не клюнуть.

–     Я очень рад, рад, что ты вспомнила обо мне после долгих раздумий. Но я желаю познакомиться с тобою ещё ближе. – неустанно твердил о дальнейших планах юноша: - А может, назовешь мне своё имя. Я верю, верю, что оно так же прекрасно, как ты сама, моя несравненная, – сказал Вюсал, снова поэтично заговаривая.

–     Ну что же, меня зовут Дильшад. – начала Дильшад. - А теперь скажи,…скажи, как твое имя?

–     Дильшааад. – услышала она в ответ своё собственное имя, которое Вюсал произнёс с особым ударением.

–     Ну, ладно, а теперь скажи, сколько тебе лет? – не выдержала Дильшад, в ответ на что раздался обиженный голос.

–     Ну почему, Дильшад, почему ты так меня обижаешь?

–     У меня даже в помыслах не было тебя обижать. – удивилась Дильшад. - Я же всего-навсего поинтересовалась твоим возрастом. Зачем же этот вопрос вызвал в тебя обиду?

–     Ведь ты, спрашивая о моем возрасте, дала мне понять, что я тебе не пара. – вполголоса отозвался Вюсал, и Дильшад в ту же минуту опровергла эту мысль.

–     Если бы я не считала тебя своей парой, то никогда бы в жизни не позвонила и не беседовала бы с тобой. Ну, не стоит воспринимать все так драматично. Ну, ты же не из тех, которые обижаются на болтовню женщин, не так ли, мое дитя? – ласково произнесла Дильшад, пытаясь успокоить пламенного парня.

–     А ну-ка повтори, как ты меня назвала?– переспросил юноша женщину и Дильшад, закрыв глаза, вымолвила:

–     Я назвала тебе моим дитя. Ну, ты же не будешь против, если я так к тебе обращусь? – улыбаясь, спросила Дильшад.

–     Не буду. Мне в тебе все нравится. И твой голос, и твоя улыбка, и даже твоя молва. С этого дня, я принадлежу тебе и лишь тебе одной. Моя Дильшад.

Итак, они долго болтали по телефону, создавая невидимые нити, по которым решили карабкаться, не боясь высоты. Утром, когда Дильшад встала с постели, то увидела Саиду на ногах, которая занималась заваркой чая. Она всё время зевала, и её клонило ко сну.

–     Ты что, не выспалась? – спросила Дильшад, удивляясь её состоянию.

–     Я – та спала, только услышав ваш голос, сразу же проснулась. – недовольно ответила Саида. -  А когда встала и прошла перед вашей комнатой, то случайно услышала ваш разговор с этим…. Если бы мне раньше сказали, что такая ханум, как ты свяжется с каким – то пареньком, то я бы никогда не поверила этому. Ну почему вы так? Разве вам трудно понять, что такие молодые люди просто ищут для себя забавы и после того, как проводят некоторое время с такими взрослыми женщинами, ну,… как вы, то тут же меняют их на молоденьких? Дильшад ханум, ведь он же ни за что на свете не останется с тобой, он, использовав тебя в своих целях, сразу же тебя бросит. И потом, Дильшад ханум, он же тебе в сыновья годиться. – постаралась вызвать у хозяйки чувства стыда Саида, но вместо этого ей пришлось с возмущением Дильшад.

–     Ну и что? – высказалась ханум, пожав плечами. - Саида, ведь любовь не властна над годами. Она не знает границ, она свободна, как птица. Как и я сама. И в этом нет ничего страшного.

–     Нет, есть! – громко заявила Саида, тряся головой, - Она становится ужасной, когда приводит к плохим последствиям. Тебе лучше отказаться от подобной «любви», она не для тебя. Пойми, ты не имеешь право заниматься такими глупостями. Ведь у тебя двое детей, как они воспримут твои поступки, ты хоть об этом подумала? И потом, ведь еще даже не успела простыть могила твоего муж. Если это будет известно всем вашим знакомым, то, что они на это скажут, а? Скажут, что после смерти мужа, Дильшад нашла для себя молоденького и тешит себя пустыми надеждами? Тебе лучше думать о своих детях, а не забивать свою голову такой чепухой. – с дельным советом обратилась служанка к своей хозяйке, но Дильшад взбунтовалась.

–     Я не хочу больше о них думать, не хочу! –заорала Дильшад. - Разве один из них не сделал меня вдовой, а другая, вообще, забыла о моем существовании? Мне же из-за сына пришлось лишиться всего, я лишилась своего положение в обществе, своих денег и в довершении всего, я потеряла мужа и осталась вдовой. Я всем пожертвовала ради него, а разве у него, у него хотя бы екнуло сердечко, когда благодаря ему, за один миг, я лишилась всего? Ради бога, Саида, хватит! Я всегда думала о них, я все делала, чтобы их жизнь была безмятежной. А нынче настал пора позаботится о себе. И пусть и они, тоже хотя бы раз в жизни, будут ко мне снисходительнее и не противостоять моему решению. А что касается тебя, то тебе уже давно пора изменить свое мировоззрение и  посмотреть на эту жизнь другими глазами.

–     И какими же глазами я должна смотреть на жизнь? – с явным сарказмом заговорила Саида.

–     Моими. Моя жизнь изменилась, значит, мне ничего не остается, кроме как идти с ним нога в ногу. Так даже лучше, ведь я стала более уверенной в себе. А он поможет мне забыть о всех моих душевных невзгодах. – с уверенностью твердила хозяйка, - Я же потеряла себя, а он помог мне найти себе. У меня даже появился стимул в этом бренном мере, мне хочется жить, жить полной жизнью. Ведь я тоже обделена таким правом, не так ли, Саида? И не вздумай мне мешать. Лучше порадуйся за меня.

–     Простите, Дильшад ханум, но я не могу радоваться вашему горю и несчастью. У меня еще не помутился разум. – нагрубила Саида, покинув кухню, а Дильшад разбив чашку, заорала вслед за ней.

–     Послушай, Саида, ты лучше не лезь ко мне со своими советами. Я уже давно не нуждаюсь в них. И знай свое место. А то…,- пригрозилась Дильшад, в ответ на что впервые в жизни услышала возражение прислуги.

–     Ну что, что вы сделаете? Прогоните меня из дома? – скребя зубами, от злости закричала Саида. Дильшад не смогла найти подобающего ответа и потому покинула кухню, отказываясь от завтрака. Саида сильно расстроилась. Но она всё же не собиралась лишиться хозяйки из-за наглого какого-то молокососа. Она начала искать пути спасения, чтобы избегнуть срама и бесчестия, которые, по её мнению, ожидали ханум в результате неосмотрительности. Она искала пути спасения, ибо жутко опасалась последствий такого необдуманного шага…

 «Папа, папочка, папа, почему ты оставил меня одну? Почему не забрал меня к себе? Не захотел оставить маму и поэтому решил уйти к ней? Отчего не пожалел меня? Если бы знал, какой потерянной я стала  после твоей смерти. И теперь стала ненужной, моя жизнь более чем бессмысленна. Хоть я и жива, но моя душа давным-давно покинула измученное тело. Даже она не может найти покоя, ибо желает одного - воссоединиться с вами. Нет, я вас обоих ненавижу! Ненавижу! Вы оба ушли и бросили меня на произвол судьбы. А она так ко мне жестока. Уходите, уходите! Я не хочу вас видеть! Нет, постойте! Не оставляйте меня одну за этими темными стенами! Помогите мне выйти отсюда. Или же присядьте ко мне. Если вы пожелаете, то я могу попросить доктора, чтобы он выделил для вас койку. Нет, лучше пусть мама останется, а ты пока уйди. Нет, останься! Я боюсь, мне так страшно. Словно стены движутся на меня, видишь, осталось совсем чуть-чуть, как они вытеснят и раздавят меня. А ты знаешь, я умею разговаривать со стенами и даже другими вещами, которые находиться вокруг да около. Они пытаются предупредить меня, но для меня порою трудно их понять. Они говорят так невнятно. Иногда, мне даже хочется выброситься из окна и разбиться на смерть. Но здесь это невозможно, потому что здесь все окна в решетках. Не уж то я в темнице? Нет, в тюрьме не бывает людей в белом обличии. Что же это за место? Здесь так спокойно, да, здесь чересчур спокойная обстановка. Даже не слышно шороха жёлтых листьев, которые сыпятся на землю, а они сыпятся, я же вижу их, вижу. Но тут так скучно, что мне хочется вырваться на свободу. Отпустите меня, пустите, я больше не хочу здесь оставаться!».

Именно так Айбениз бредила в одиночной палате, впадая в невменяемое положение. После долгого лечения, она немножко поправилась, но у неё начались другие проблемы. Айбениз превратилась в аскета, желающего найти покой и уединение в стенах нервно - психиатрического диспансера. Ей больше не приходилось тужить о своих обыденных проблемах, о нужде, с которой она столкнулась в последнее время. Ей больше не приходилось встречаться с людьми, подобными дьяволу с ангельским личиком. Она словно распрощалась с будней жизнью, запираясь в маленьком пространстве. Ей казалось, что компания умалишенных, намного безопаснее и надежнее, чем-то общество, в котором человек с детских лет пытается ужиться и реализовать свои планы. Однажды молодой врач, который занимался лечением своей безумной коллеги, вывел её во двор, указывая на внешний мир, который протекал за стенами этой лечебницы. «Там тебя ждет иная жизнь», - сказал врач, проверяя её ответную реакцию. К сожалению, ответ был отрицательным.  «Нет, меня там никто не ждёт! Я одинока, я никому не нужна! Я прошу вас, оставьте меня в покое, оставьте!», - взволнованно ответила Айбениз, возвращаясь в свою палату.

–     Мне так жаль эту девушку. – сказал врач своей коллеге, вспоминая свою беспокойную пациентку. - Хотя я и не имею права долго её задержать, но так же боюсь отпустить на волю. По правде говоря, она здесь чувствует себя в безопасности. Если она выйдет отсюда, то еще неизвестно, какая участь будет её ждать вне стен этой клиники. Я боюсь, а опасаюсь я того, как бы она опять не сломалась. Я опасаюсь того вреда, который могут причинить ей окружающие ее люди. Но в больнице её тоже не стоит удерживать, потому что это может навсегда разлучить её с обществом. Она замкнется в себе и не захочет больше выйти к людям. У нее же там даже родни не осталось. Говорят, что она круглая сирота. Не знаю, не знаю, кому же её доверить…

Через неделю в лечебницу заявилась молодая женщина, которая якобы искала свою близкую подругу, исчезнувшую из поля зрения совсем неожиданно, и когда она встретилась с молодым врачом и поговорила с ним, то выяснилось, что потерянная девушка, которую она ищет, уже долгое время находится в этом заведении и не желает ни под каким – либо предлогом покинуть его.

–     А где вы были до сих пор? Почему не навешали её? Вы что, её родственница? – с упрёком спросил доктор гостью.

–     Нет, доктор, я ей не родственница, а подруга. Я уже несколько месяцев ищу её, но мои попытки всякий раз оставались безуспешными. Потом, чисто по случайности, узнала я от ее соседей, что ее упрятали в эту больницу. Доктор, скажите, разве она так больна, что у нее даже нет шансов на выздоровление? – поинтересовалась девушка о самочувствии подруги, как врач, живо ответил:

–     Да нет же, нет, она совсем здорова. Правда, когда мы ее принимали в наше отделение, то она было немножко не в себе, наверное, впала в депрессию из-за потери близкого человека. Так нас известили врачи из скорой. Но знаете, в чем ее проблема, она не хочет покинуть клинику. А может, вам удастся ее убедить? А то я совсем в замешательстве, не знаю, как ей помочь. – признался в безвыходности лечащий врач, и гостью пообещала доктору, что она сделает все от себя зависящее, чтобы как-то уговорить свою знакомую и добиться положительных результатов.

–     Нет, я отсюда никуда не уйду. Ведь здесь так спокойно. И я тоже очень привыкла к этой атмосфере. Нет, я никуда не уйду. Но ты хорошо сделала, что навестила меня. А я-то думала, что меня забыли. – отказалась Айбениз, когда Сабина предложила ей покинуть этот мир, где отсутствовал здравый смысл и человеческий разум.

–     Да ты что. Послушай, Айбениз, ты давным-давно выздоровела и ты должна найти в себе силы взглянуть в глаза действительности. Ты же не можешь здесь оставаться вечно. Ну, так же нельзя. Помнишь ли ты, как ты рассказывала мне о своих мечтах, о том, что хочешь продолжить свое образование, о том, что не терпится приступить к своим обязанностям, перешагнуть в новую жизнь? Ну, так вот, тебе уже пора вернуться назад и начинать все с нуля. Айбениз, я завтра уезжаю в Москву, со своим мужем и матерью. Да ты не ослышалась, я же встретила одного доброго человека, да и создала с ним семью. Видишь, Айбениз, когда-то у меня тоже была боязнь перед людьми, я им не верила. Но Аллах дал мне второй шанс, и я вцепилась в него и не отпустила. После замужества, у меня даже поменялось отношение к жизни, у меня появилось много надежды на лучшее. Сейчас ты в таком состоянии, что замкнулась в себе и ты пессимистично настроена. Но поверь, жизнь стоит того, чтобы за неё бороться. А для того, чтобы немного развеяться, тебе стоит поменять атмосферу, вот увидишь, как ты там быстро придешь в себя, и потом, я же тебя никогда не оставлю одну, я буду близка к тебе, как никогда. Там, вдали от этого место ты быстренько восстановишь свои силы и адаптируешься среде. Я тебе буду оберегать, я помогу тебе, чем смогу, больше тебе не коснуться невзгоды.  – произнесла Сабина и этим добилась согласие  подруги….

В зале ожидания Айбениз долго глядела на взлётную полосу, размышляя о том, что на счету осталось совсем мало времени, после чего она навсегда проститься с родным городом. Муж Сабины, Вагиф вернулся с билетами, и после мучительной регистрации, их наконец - то выпустили на площадку. Болезненное лицо Айбениз сразу бросалось в глаза. На трамплине она неожиданно остановилась и схватила за руку подруги.

–     Ты слыхала? Он кажется зовет меня. Да, он зовёт меня, зовёт! - сказала она неразборчивыми словами.

–     Кто, кто тебя зовёт? – в недоумении спросила Сабина и Айбениз, взглянув куда – то вдаль, зашептала:

–     Джавад. - После чего она снова замолкла. Сабина знала о той любви, которую больше всего встретишь в детских сказках с хорошим концом, но не в жизни. И потому она оглянулась по сторонам в надежде увидеть главного героя романа этой злосчастной любви. Но вокруг никого не было.

–     А может, тебе показалось? Ну, скажи, где он, где Джавад?– спросила Сабина взволнованно, дёргая Айбениз за руку.

–     Да здесь же он, здесь! Поверь мне! Он пришел за мной! Пришел! – громко и безостановочно повторяла Айбениз, играя безумными глазами. Сабина сразу подумала о звуковой галлюцинации и помогла Айбениз подняться на борт корабля. Но и в кабине самолёта началась сильная истерика. - Он же звал меня. Да, он звал меня, звал. Я же так отчетливо слышала его голос. А почему тогда он не откликнулся на мой зов? Зачем не откликнулся? А может, он держит на меня обиду и не желает нашей встречи? Джавад, где ты Джавад? Почему ты бросил меня? Вернись же, вернись и забери меня к себе. – плакала Айбениз, сильно испугав других пассажиров. К ним подошли несколько лиц из состава корабля, с которыми пришлось объясняться Вагифу. Через минуту Айбениз успокоилась, прислонившись лбом к иллюминатору самолёта. В тот миг, когда самолет поднялся в воздух в направлении Москвы… ноябрьским утром 1997 года, на каждом переулке, и на каждой улице города Баку гудел холодный северный ветер, и поднимал пыль, замораживая до костей горожан, которые стояли на остановке в надежде появления нужного транспорта. Этот северный ветер заставлял прохожих бежать, то толкая их сзади, то создавая беспокойство своим воем. В тот миг, когда городской транспорт двигался в нужном направлении, ожидая, когда загорится свет светофора, в тот миг, когда в синем море северный норд перекачивал лодки в порту Каспия, в тот миг, когда самолёты убирали шасси, чтобы взлететь в воздух, на Бакинском вокзале остановился поезд, доехав до платформы. Во время утреннего рассвета, когда на перроне не было людей, кроме проводников, с поезда спустилась волна пассажиров, среди которых отличался божий слуга с хромой ногой. Он закутался в своё поношенное пальто и прошёлся до метростанции «28 мая» робкими шагами. Этот божий слуга резко столкнулся с потоком студентов, спешивших зайти в подземный ход. Кто-то из девушек, оглядывая божью слугу, подмигнула  своей подруге.

–     Боже правый! Да ты взгляни на него, какая же у него отвратительная внешность. И лицо его совсем затерялось в волосинках. Фу, даже смотреть тошно …

–     Перестань, а вдруг он услышит. – возразила другая, таская её за собой. Божий слуга едва различал номера автобусов в такую ветреную погоду. Он поднялся в кабину, где присел на заднем сидении. Через минуту в кабине автобуса появился молодой парень с одной рукой, которому никто не хотел уступить дорогу.

–     Садись, братец, садись. – сказал божий слуга, указывая на своё место. После такого жеста, другой мужчина встал на ноги и захотел уступить ему своё кресло.

–     Нет, не хочу. Наверное, я перепутал маршрут. – ответил божий слуга, спускаясь с транспорта. Он зашагал по улице Физули, не обращая внимания на холодную погоду. Божий слуга дошёл до маленькой будки, где продавали цветы, и любезно спросил продавца; - Здравствуйте, скажите, а сколько стоят эти тюльпаны? Узнав цену, он взял маленький букет и спрятал его под пальто, чтобы сильный ветер не смог отнять их у него. Божий слуга достал из кармана пачку сигарет, закурил по дороге, после чего начал кашлять, задыхаясь от запаха сильного никотина. Он выбросил окурок на асфальтовую дорогу и двинулся назад. Пройдя несколько кварталов, божий слуга всё-таки нашёл подходящий транспорт и еле – еле поднялся на его кабину…..  

–     Бабули, ай, бабули, я хочу поиглать в песочке. Пойдем, бабули, пойдем. – плакала Метанет, дёргая за край халата Гюльтекин. 

–     Ай ты моя сладкая, ай ты моя хорошая. Не надо дергать бабушку. Видишь, бабушка моет посуду, вот закончит твоя бабуленька свою работу, и мы вместе выйдем на улицу. – обещала сходить с ней погулять старая женщина, как девочка завизжала:

–     Нет. Я хочу поиглать, поиглать хочу. Бабули пойдем, пойдем, бабули. – не переставая, упрашивала бабушку Метанет.

–     Ах ты, шайтанка, ну куда же это ты бежишь? Ведь шапку – то не надела. Видишь, на улице холодно, вот, замерзнет твоя маленькая головка, простудишься, и вот тогда бабуля тебе пошлепает по мягкому месту, чтобы это напоследок послужила тебе хорошим уроком. Матиш, постой. Ну, погоди, вот дойду я до тебя и покажу как не слушаться взрослых. – закричала Гюльтекин, спускаясь за ней по крутой лестнице. Избалованная внучка сразу побежала во двор, бросаясь на груду песка. - Матиш, не играй с песком. Не видишь, какая на улице вьюга. Сейчас попадет в твой глаз крупинки песка, и разболеются твои глазки. Эхх, ну и шалунья же она, точно таким же был и её отец.– сказала Гюльтекин, внезапно вспомнив сына, потерянного без вести. Тут ее сердце сжалось, а глаза ее прослезились. Гюльтекин долго ходила по кабинетам в надежде разузнать о сыне хоть каких - то вестей. После некоторое время, несчастной матери все же пришлось смириться с утратой своего дитя, а когда ей принесли новорождённую внучку из передовой линии Ходжалы, а точнее, из Агдама, у нее на глаза навернулись слёзы, и она лишь тогда узнала о том, что Джавад женился, и безвременна ушла от жизни ее невеста. Но она с радостью приняла внучку, связав с нею все свои желания и мечты. - Доченька, красавица ты моя, иди к бабушке, иди, моя хорошая, иди. – сказала Гюльтекин, позвав Метанет. Вдруг она заметила чей - то силуэт в беседке, что стояла рядом. Она едва разглядела в том незнакомом лице бородатого мужчину, который сразу же спугнул её своим внешним обликом. Она схватила внучку и прошла с нею в сторону, испытывая в душе какую - то опасность от постороннего взгляда. Но божий слуга присматривался к этой пожилой женщине с ребёнком, не издавая ни единого звука. Гюльтекин двинулась с места, подойдя к этому человеку на два шага ближе. Она попыталась узнать в этом человеке какое-то знакомое ей лицо. Но сколько Гюльтекин ни старалась, божий слуга показался ей чужим незнакомцем. А когда на глазах этого незнакомца появились слёзы, она растерялась. «О, Аллах. Кто же он? Мне трудно его узнать, но сердце мне подсказывает, что мы где-то с ним встречалась. Да, у него знакомое лицо, хотя так трудно вспомнить его. О, Всевышний, кажется, я теряю разум и память постепенно становится никчемной. Ну, а если мы с ним незнакомы, тогда почему же он так странно смотрит на меня и ничего не говорит? А может, он немой?... Ну вот, а сейчас у него в глазах даже слёзы появились. Какой же странный человечик». – шепнула мать, не узнав в этом незнакомце своего сына, по которому долгими годами горевала Гюльтекин. Божий слуга, увидев у женщины подобную нерешительность, прошагал вперёд, опираясь на жезл. Он остановился в десяти шагах от матери. Но он не сразу нашёл в себе смелость взглянуть в ясные глаза пожилой женщины. Он вспомнил те тяжёлые минуты, когда, сталкиваясь с разными пытками и издевательствами, с разными лишениями и терзаниями в плену у врага, как каждый миг молил Всевышнего о том, чтобы тот соизволил ему выбраться из вечной тьмы и добраться, уповая на последние силы, до порога своего родного очага. «Если бы я  мог спастись от плена, если бы я мог вернуться в свой дом,… я  бы поцеловал ту землю, по которой ступает нога моей матери, я бы поцеловал материнскую седину, материнские руки в волдырях, я бы поцеловал её за щеки, лоб матери, покрытый  морщинками, я  бы поцеловал её глаза, милые глаза, которые, потускнели от горьких слёз, пролитых ради сына. Если бы я мог вернуться в свой дом, я бы вздохнул тем воздухом, которым дышит моя мама. Если бы я мог вернуться в свой дом, я бы всю ночь просидел бы у ног своей мамы и заснул бы сладким сном на деревянном полу, приглядываясь к её усталому и постарелому телу. Если бы я мог вернуться в свой дом, в тот миг, этот деревянный паркет казался бы мне тюфяком из перьев белых лебедей, где рядом на мягкой кровати спала бы моя старушка. Если бы  я мог вернуться в свой дом, я бы поверил в существование рая не в потусторонним мире, а в мире живых», - твердил про себя Джавад когда-то, потеряв последнюю надежду на своё возвращение. А теперь, когда его мечта сбылась, он не мог произнести ни слова, боясь, что этот миг долгожданной встречи, которая, по сути, напоминала нежную нить, готовую порваться в любую секунду. Джавад пытался спрятаться за приподнятым воротником поношенного пальто, чтобы мать не заметила его губы, готовые съежиться от волнения. Но сердце, измученное сердце Джавад просило его о другом. «Подними голову, Джавад, подними. Посмотри на это святое создание, по которому ты так жутко тосковал за эти годы разлуки. Скажи ей; мама, мамочка, мама, это же я. Скажи ей; мама, мамочка, вот видишь, я вернулся. Скажи ей; мама, мамочка, неужто ты не узнала во мне своего сына Джавада. Это же я. Здравствуй, скажи ей и обними её так сильно, чтобы она простила тебя за ту боль, что ты причинил ей своим долгим отсутствием». Но Джавад не прислушался велению сердца, а лишь сумел поднять голову и взглянуть в лицо матери, ощутив при этом сильное волнение и боль в растерзанной душе. Этим таинственным взглядом, он сказал все то, что не смог вымолвить. С этим таинственным взглядом, Гюльтекин сильно растерялась, наконец, узнав в этом странном незнакомце своего сына, ради которого она боролась до последнего дня, а когда всё-таки ей пришлось лишится надежды, то стала утешаться лишь его фотографиями и разными рубашками, которые вынюхивала, чтобы успокоиться запахом сына. Она не знала, где находится могила Джавада, куда могла бы обратиться в день скорби. Она, вообще, не знала зарыта ли могила её сыночка или же он пропал где - то в горах, в каких - то обрывах, не оставляя после себя никакого следа. Сегодня, в этот день, она узнала в таинственном незнакомце своего сына, чья фотография висели в гостиной, вставленная в чёрную раму. Мать, снимая с себя косынку, прижала её к груди и, опираясь на свои болезненные ноги, захотела броситься к своему сыну, но не смогла. С каждым тяжёлым шагом, она напоминала сироту, которая носилась в неизвестном направлении, раскрывая свои объятия для ласки и нежностей.

–     Сыночек,.. свет моих погасших очей, неужели это ты? – закричала Гюльтекин, приударив головой по широкой груди своего сына. Маленькая Метанет дёргала бабушку за платье, не поняв смысл её неожиданного поведения. Гюльтекин не обращала на неё внимания, долго стоя лицом к лицу с сыном. Она приглаживала смуглое лицо, поседевшие волосы и распущенную бороду Джавада, а тот, сжав лицо матери в своих ладонях, целовал её глаза, щёки, подбородок на одном дыхании. Гюльтекин плакала, спрятав голову в объятиях сына;

–     Бабули, ну зачем ты плачесь? Бабули, а кто этот дяденька? Кто он такой? – визжала Метанет, заплакав наконец от страха. Гюльтекин подняла внучку на руки, поцеловала её влажными губами и, не выдержав, сквозь слёзы, произнесла;

–     Голубушка, Матиш, это же твой отец, это Джавад, понимаешь, твой отец Джавад.

Джавад раскрыл глаза и резким движением головы посмотрел на маленькую, пухленькую девочку, обнимающую своими маленькими ручками голову бабушки.

–     Матиш, моя малютка? Дочка, – прошептал Джавад, а потом заплакал, сильно прижав дочку к груди. - Мама, а где Медина? Она осталась наверху? Ну, ничего, я сейчас же поднимусь к ней. – сказал он, когда отпустил ребёнка.

–     Наверху? – растерянно повторила Гюльтекин. Ей было страшно признаться в том, что Медины давно уже нет в живых. Она поменяла тему разговора, лишь бы улизнуть от ответа.-  Вот видишь, эта шайтанка так сбила меня с толку, что я даже забыла закрыть дверь.

–     Мама, посмотри, я эти цветы принёс Медине. Я же обещал ей, что приду на встречу с ней с большим букетом цветов. Мама, это не тот букет, но я сдержал свое обещание. Я вернулся, вернулся в свою семью. А сейчас я поднимусь наверх и подарю ей эти цветы. –шёпотом произнёс Джавад, даже найдя в себе силы улыбнуться, от чего он давно успел отвыкнуть. Он торопился на встречу со своей женой, он торопился порадовать её своим приходом, и потому железной хваткой, держась за перила, поднимался наверх, прихрамывая на одну ногу. - Медина, Медина, я пришел, я здесь! Медина, где ты?! Зачем это ты не встречаешь меня?! Ведь я же вернулся, вернулся к тебе!– зарыдав, вымолвил Джавад, ища её то в одной, то в другой комнате. Медины не было дома. Джавад вышел в коридор с таким выражением лица, как будто он готов был расспрашивать весь мир; «Где же моя Медина?».

–     Джавад, постой, сынок, постой! – кричала за ним мать, пытаясь остановить сына. Но когда она зашла в дом после внучки, то столкнулась с вопросительным взглядом сына, в ответ, на которой прозвучала следующая фраза. - Сынок, ее больше нет. Ушла она от нас, ушла твоя Медина, Аллах забрал ее к себе, когда она подарила жизнь этой девочке.

Потом раздался горький плач. Джавад опустил голову и после того, как долго постоял на месте, напоминая столетний чинар. Он почувствовал, как его тело онемело от сильного волнения. Пальцы, которые сжимали букет цветов, лишились сил. Он уронил красные тюльпаны на линолеум, которым была покрыта площадка прихожей…Гюльтекин положила внучку на кровать и ненадолго задержалась в той комнате. Она обняла голову сына, заплакав от радости. Джавад устроился на диване, положив голову на колени матери. Потом он вытаращил глаза и начал рассказывать матери о всех бедах, которые ему пришлось пережить. 

–   Мама, если в этом мире и вправду существует ад, то мне уже удалось своими глазами видеть его. Там все было так страшно, так ужасно.

–   Знаю, сынок, знаю. Слышала я об этих мучениях, ведь я тоже тебя искала, хотя и не получала положительного ответа. Пусть Всевышний их всех покарает. Пусть земля горит под ногами тех, кто лишил тебя человеческого облика. Да будет проклят этот мир. Я не смогла узнать своего сына одной плоти и крови, – сказала Гюльтекин, хлопая по коленям.

–   Мама, ты не знаешь, нет, ты даже не сможешь себе представить, что там творили эти изверги. Сколько пролилось крови, сколько полетело голов, сколько женщин лишилось чести, сколько невинных людей они зарубили на мелкие кусочки, чьи тела смешались с землёй. Я ещё в детстве узнал о трагедии Хатынь, происшедшей в годы второй мировой войны. Я понимаю, неверно сравнить чужую трагедию со своей. Но, мама, они же стёрли с лица земли не какую - то деревню, а целый город. Люди бежали в надежде спастись от злых помыслов головорезов, но на каждом шагу их ожидала кошмарная смерть. Трупы валялись везде. В лесах, в горах, на дороге. Не нашёлся человек, который бы обмыл покойников, не нашлась женщина, которая бы оплакивала мёртвых с причитаниями, не нашёлся человек, который бы обернул бы мёртвых в саван и предал бы их земле. Они превратились в ненужные вещи, которые остались под ногами, которых истерзали стервятники. Я  ещё…,- Гюльтекин помещала сыну высказаться.

–   Хватит, сынок, хватит. У меня нет сил все это выслушать. Тебе и без того досталось. Не вспоминай об этом, не вспоминай. Прошлые воспоминания не утешат тебя, а наоборот, лишат тебя разума...Пять долгих лет мне пришлось ждать твоего возвращения. Слава Аллаху, что ты вернулся ко мне целым и невредимым. Бог помиловался над нами, над твоей старой матерью и Метанетом, моей сладкой внучкой и не оставил нас без тебя. Ты нужен нам, сынок, ты нам так нужен.

–   Мама, как же я мог оставить Медину? Ведь всё равно я не смог пригодиться ничем, не смог помещать случившемуся. Всё равно меня взяли в плен и на своей же собственной земле, превратили в прислугу. Потом кто-то из Красного Креста поинтересовался мною. А когда  меня поменяли в Тартаре на какого - то армянина, я узнал, что Ходжалы не последняя потеря. Они отняли у нас весь Карабах - Агдам, Шушу, Лачин, Кельбеджар, Агдере, Джабраиль, Физули, Кубадлы, Зангилан….Сперва мне стало страшно за Медину и за ребёнка. Потом я утешил себя тем, что она, наверное, уже успела вернуться домой и ждёт моего возвращения. Но оказывается…

–   Нет, сынок. Всё было иначе. Однажды ко мне явилась врач по имени Валида, которая принесла внучку с известием о смерти Медины. Да я чуть не забыла…она передала мне какое – то письмо. Куда же я его положила? Ах да, вспомнила, я сейчас, – сказала Гюльтекин, выйдя из гостиной. Через минуту, она вернулась с каким-то конвертом на руках, на котором не указывался обратный адрес владельца этой бумажки. Джавад вскрыл конверт после ухода матери и присмотрелся к запоздалому письму Айбениз. «…Здравствуй, Джавад, здравствуй. Я уверена, что моё письмо удивит тебя, а может, и собьёт с толку. Но я буду краткой. Прими этот клочок бумаги запоздалым признанием в любви, которую я не смогла оценить по достоинству. Знаю, я была глупа и мой поступок не имеет оправдания. Но человек способен понять и познать настоящую любовь в тот миг, когда он оказывается обманутым. Я не имею права просить тебя о верности, о той любви, от которой ты, наверняка, уже отказался, посчитав меня недостойной светлым чувствам. Но я всё же верю, что тот любезный и доброжелательный Джавад, которого я  знала всю жизнь, не может с такой лёгкостью, отречься от той девушки, за которую он боролся, не жалея сил. Жизнь так сложна, что я и не надеюсь на скорую встречу. Но как бы там ни было, как бы ни сложилась наша дальнейшая судьба, я, всё же, оставлю навеки в своём сердце особое место для моего Джавада. И никто ее не заполнит. А если в один прекрасный миг, я не узнаю в тебе моего Джавада, то я всё равно не обижусь. Ибо в моих воспоминаниях ты останешься  прежним, культурным и великодушным парнем с приятной улыбкой, которого сотворил сам Всевышний для несчастной Айбениз…». Джавад, вкладывая письмо в прежнее место, долго смотрел на ту бумажку, которая возвратила его в далёкое прошлое. Это письмо как будто вытащило милый облик Айбениз из груды воспоминаний, что скопились в памяти Джавада. Он снова потосковал по тем временам. Но эту тоску он выразил с такой осторожностью, чтобы душа Медины не смогла прочесть её в глазах мужа и чтобы добрый дух этого дома, который убаюкивал Метанет возле её кровати длинными вечерами, не горевала из-за морального предательства главы семьи. На следующий день Джавад сидел в кухне бритым и стриженным.

–     Мама, а ты после моего ухода виделась с нею? – спросил Джавад про незабываемую любовь.

–     Ах, моя бедняжка. Я же ее не видела с тех пор, когда она покинула свой отцовский дом. Да ты же не в курсе. Вахид - то после смерти Рены женился на одной коварной женщине. Так вот, она в тот период заходила ко мне, но после того, как покинула свой родной очаг, я совсем ее затеряла. А когда недавно позвонила в их дом, чтобы узнать о ней хоть что-нибудь, то мне сообщили, что им совсем неизвестно ее местонахождение, тогда мне и пришлось спросить о Вахиде. На что мне ответили, что и Вахид скончался. Вот так и погас их очаг.  – неожиданно ответила Гюльтекин.

–     Дядя Вахид, значит, и его нет в живых. – с грустью заговорил Джавад, от чего мать ощутила ту давнюю близость, которого он до сих пор испытывал к Айбениз. Но с каждым днём Джавад превращался в отшельника, живя тяжёлыми воспоминаниями о войне. Солдаты и врачи - передовики военных действий, на чьих глазах происходят все военные операции и злодеяния долгое время не находят в себе силы адаптироваться в реальной жизни. Им кажется, что война ещё не закончена. Им кажется, что где-то в доброй памяти их ждёт поле битвы или же операционный стол, куда вносят десятки раненных. Им сдается, что все, помимо них, погрузились в сладкий сон и не понимают важности исторического события. В зарубежной  литературе ХIХ  века существует тема потерянного поколения, которую прекрасно осветил Эрих Мария Ремарк в произведении «Три товарища». Неужели, и Джавад тоже относился к этому поколению, которое начало расцветать в южном городе, на другом конце света через какие-то столетий. Наверняка, это больше напоминало правду, чем стремление Джавада вернуться к семье, к дочери, о которой он страшно тосковал, будучи в плену у армянских боевиков. Метанет пока что не привыкла называть Джавада "отцом". Для нее лишь стало ясно, что в доме появился человек, который очень дорог её бабушке и которого она просто обязана полюбить. Однажды вечером, когда Метанет побежала в кухню, то увидела стакан чая, приготовленный бабушкой для дорогого гостя.

–     Бабули, чай, чай.  – сказала девочка, притягиваясь к стакану.

–     Что, моя сладкая, чаю хочешь? Сейчас, сейчас я тебе налью. Но сперва угощу отца чаем. – пообещала внучки Гюльтекин и Метанет, зажмурив маленькие глазки, спросила:

–     Давад. Даваду чай? – и не успела оглянуться Гюльтекин, как девочка сразу же схватив стакан, понесла его в гостиную. Бабушка побежала за внучкой.

–     Ах ты, проказница, не трогай стакан! Вот сейчас опрокинешь все на себе и ошпаришься.

–     Нет! Я шама, шама. – визжала Метанет, играя плечами. Она зашла в гостиную, положила стакан перед Джавадом, который увлёкся чтением газет и начала хлопать маленькими карими глазами в ожидании чего-то занятного.

–     Почему ты так смотришь на меня? – с безразличием спросил Джавад маленькую девочку.

–     Я же прийесла тебе чаю. Видис? Матис холошая, Матис класивая. А ну-ка поцелуй в сечку! – сказала она, протягивая головку вперёд. Джавад улыбнулся,  подарив дочери поцелуй. Но вскоре, он снова забылся, питая то же равнодушие к дочери…

Джавад ехал в автобусе в Сумгаитском направлении. Он с трудом нашёл домашний адрес Шюджаета. Ему не терпелось с ним встретиться, снова пожать его смелую руку и быть уверенным, что рядом имеется друг, на которого можно полагаться. Когда он решил прикурить в садике, расположенном напротив дома лейтенанта, его измучили муки совести. «Зачем я только явился к нему в гости? Предположим, я поднимусь, и он будет рад неожиданной встрече. Мы посидим часок другой и поговорим о том, о сём. А если он спросит у меня, жива ли Гюлебетин, которую я обязывался защитить, смогу ли я ответить ему, что она мертва, что у меня не хватило смелости и мужества спасти её от вражеской расправы? А разве он не упрекнет меня, не скажет, что зря доверился на того, кого посчитал другом? Разве он не назовёт меня трусом? Нет, мне лучше вернуться назад. Я не в силе выслушать упрёков друга. Друга? Нет, я  не имею права назвать его так, ибо я не достоин его дружбы. Не достоин!». Джавад стал было собираться поймать такси и вернуться, как какая - то сила заставила его передумать. «И ты называешь себя мужчиной? Собирался бежать, чтобы избавиться от упрёков, которые ты заслужил? А вдруг, Шюджает неизвестно о горькой участи Гюлебетин? Возможно, он считает её беженкой. А может, он верит, что судьба когда-то будет к ним снисходительна и он снова её встретить? Нет, ты не должен скрыть от него правду! Он имеет право её знать. Сладкая ложь не для таких, как Шюджает. Он найдёт в себе силы придавить горе и печаль, это необходимо для смелых сыновей, чтобы они помнили своё прошлое и не растерялись в открытом бою с врагом». Джавад стоял возле двери, постучав в неё несколько раз. Дверь не сразу отворилась. На пороге дома появилась старая женщина в чёрной косынке.

–     Добрый день, сынок. Что тебе надобно? – спросила она незваного гостья.

–     Тётя, мне бы увидеться с…Шюджаетом. – ответил Джавад. К ему большему изумлению, женщина ничего не сказав, оставила дверь открытой, а сама робкими шагами прошла в комнату. Джавад зашёл за ней, закрыл входную дверь, а когда прошёл в гостиную, то увидел знакомое лицо героя войны, чей портрет висел на стене и на груди, которого горела медаль Национального Героя Азербайджана за отвагу и героизм, проявленный в бою за город Ходжалы. Ему стало не по себе. Джавад, сам того не ведая, схватил откуда-то стул и прислонил его к стене. Он присел, испытав лёгкое головокружение.

–     Сынок, а как тебя зовут? – сказала мать, оглядывая гостья.

–     В данный момент…это ….никакого…значения…не имеет. – еле – еле произнёс Джавад, расслабив узелок галстука, который не давал ему глотнуть воздуха.

–     Что-то не пойму тебя, сынок. Если пришел, то хотя бы представься. Кем ты ему будешь? Вот сегодня его годовщина, а я в его честь приготовила халву, угощайся, сынок, угощайся. От этого в его душе воцариться покой. – предложила старая женщина, передав ему тарелку с халвой.

–     Нет, мать, я не буду кушать эту халву, не буду! – живо ответил Джавад. А потом, с трудом взяв себя руки, продолжил разговор. - Простите. Я очень хорошо знал вашего сына, мы даже успели сблизиться друг с другом. А потом, после того, как он помог докторам покинуть Ходжалы, он вернулся прямо в разгар боевых действий и стал на защиту отчизны. Я тоже остался в Ходжалы, но нам не суждено было больше встретиться. Я думал, что и он, как и я, попал в плен. Но оказывается…

–     Сынок, а ты случайно не Джавад? Ну, скажи, не Джавад ли ты?  - взволнованно вымолвила мать, услышав про Ходжалы и больницу.

–     Да, мать, это я. – с изумлением ответил Джавад, удивляясь тому, откуда мать Шюдьжаета смогла узнать в незнакомце именно его.

–     Сынок, я так рада твоему приезду. Вот, наконец – то мне повезло и я увиделось со своим вторым сыном. Ведь Шюджает очень ценил тебя, как своего самого лучшего друга. Бедный мой мальчик, с таким энтузиазмом писал о тебе. Он так тебя хвалил. Писал мне о твоих заслугах перед больными и ранеными. Он называл тебя своим братом. Вот поэтому - то с тех пор ты и стал для меня родимой душой, в которой я так нуждалась в горькие для меня часы. – с грустью заговорила мать.

–     Скажите, а как он…погиб? – вполголоса спросил Джавад.

–     Ахх, сынок. – начала старушка. – Его привезли тридцатого февраля. На нем было столько дыр от пуль, что я с трудом разузнала в трупе моего сына. С того дня, ко мне приходили многие, чтобы дать мне соболезнование. Каждый раз я спрашивала его боевых товарищей, есть ли у них известие о тебе? Я столько тебя упрекала, как ты мог не прийти на похороны своего брата? Если бы я знала…

–     Упрекала? – спросил Джавад, у которого на глазах навернулись слёзы. - Правильно, мать имеет право осуждать своего сына. Прости меня, мать, прости. Я не оказался рядом с ним, когда он во мне так нуждался. Прости меня, прости…

Джавад собирался выйти, как мать спросила о Карабахской красавице, о которой молва донеслась и до Сумгаита, благодаря письмам сына.

–     Он писал мне о том, что влюбился в одну Карабахскую газель, так он называл свою любимую. Как же ее звали…ах да, Гюлебетин. Так вот, я бы хотела узнать, что стало с этой девушкой, смогла ли она избежать этой ужасной участи или же от нее тоже осталось только живое воспоминание?

Джавад может, струсил, а может, и решил не омрачать старушку скверной вестью. 

–     У меня нет никаких известий о ней, нет! Прощайте. – сказал он, направляясь прямо на кладбище… Он стоял возле могилы Шюджаета и никак не мог отнестись с равнодушием к молодому лейтенанту с мужественным взглядом. Он плакал, утирая глаза носовым платком. Он долго не мог успокоиться, так как не ожидал встретиться с могилой дорогого брата. Прошёл час, когда Джавад нагнулся, еле - еле вытягивая хромую ногу вперёд и встав на одно колено. Он снова начал прислушиваться к сердцу, к сердцу, которое всегда умело дать ему правильный ответ и силы в моменты, когда он не находил слов высказать свое возмущение и волнение. «Здравствуй, Шюджает. – вырвался из его груди эти слова, и он дотронулся до надгробной фотографии Шюджаета. - Вот видишь, я не забыл благородного и отважного парня из Сумгаита и, наконец, пришел к тебе, чтобы выразить свою благодарность и преклониться перед твоей памятью. Но какая у нас необыкновенным получилось встреча. Я приехал сюда с надеждой увидеться и поговорить с тобой, а приходиться прощаться. Прости меня, Шюджает, прости. Я не выполнил свое обещание. Мне не удалось защитить Гюлебетин. Я даже не смог ее захоронить, она осталась там, в глубине обрыва Каладиби. Ох, какой же я подлец, какой же я подлец, я не смог, нет, не смог уберечь такую смелую девушку, твою проныру Гюлебетин. Она осталась там, над глыбами, над скалами этих многострадальных мест, видишь, она добилась своего, ее душа и труп смешались с этой святой землей, чью красоту она всегда олицетворяла в своих песнях. Не упрекай меня, друг, не упрекай. Знаешь ли, у меня даже не хватило смелости когда-то постоять за  свою любовь.. Как же я  мог, как же я мог пообещать тебе заступиться за твоё счастье, когда я не способен строить собственное. Но я привез тебе кое-что, что может тебя порадовать и утешить. Нет, нет, я ошибся, прости, это не кое-что, а земля, земля, за которую ты погиб, земля, на которой были захоронены наши предки, земля, за которую пролилось море крови наших соотечественников, земля, на которой дышала и прожила черноглазая проныра Гюлебетин. Возьми её, возьми, пусть она станет преподношением из того края, где она прожила своё детство и юность, где она полюбила озорника – смугляка, где она благодаря своей воле и смелости слилась со своей землёй в единое целое, где она стала Карабахом. Бери!», - сказал Джавад, ссыпая землю Ханкенди, которую он достал из носового платка…..

 Мать страшно мучилась, увидев сына в неузнаваемом настроении. «Уже месяц как он вернулся, но никак не может адаптироваться ни к дому, ни к своему ребёнку. Словно его думы все время заняты этими злосчастными воспоминаниями. О, Аллах, это проклятая война безвозвратно забрала у меня единственного сына, хотя он рядом, но я все равно не могу толком чувствовать его присутствие. Он после прихода, даже ни разу не приласкал, не приголубил своего малыша. Ну, она же у него единственная, как и он для меня. Неужели, он не чувствует той грусти, которая воцарилась в ее глазах? Неужели, он стал таким бесчувственным к печали своего же ребенка? Ведь в жизни можно отвергать все, но своего дитя,.. нет, это уж слишком. А может, я тороплю события? Возможно, на это требуется время, чтобы эта крошка смогла достучаться до его сердца, а может, ей удастся вернуть своего папу в нашу маленькую семью? О, Всевышний, услышь мои молитвы и сжалься над этим ни в чём неповинным ребенком, пусть её папа очнется от этого страшного сна», - думала мать, моля Всевышнего. Однажды утром она вышла из кухни и направилась к комнате сына.

–   Тебе лучше прогуляться немножко с дочерью. Даже не знаю, что ты нашел в этой маленькой комнате? – спросила она с недовольством.

–   Мама, ведь я столько лет прожил в плену в маленьком сарайчике. Я часами сидел там и погружался в думы. Я даже не чувствовал, как светало во дворе. Ну что делать, наверное, это вошло в мою привычку. – ответил Джавад, расстроив мать ещё больше. Но у него не хватило смелости перечить и без того измученной матери. Он  встал, собрался и вышел погулять с Метанет.

–   Давад, посмотйи туда, видис, песочек. Я хочу поиглать, поиглать хочу.– сказала Метанет, побежав к песочнику. Там уже играл маленький мальчик, который никого не пропускал на свою территорию.

–   Уйди. Ты не нас отряд. – говорил мальчик, не подпуская Метанет ближе.

–   Послусай, если ты не дас мне иглать с песком, то я сказу Даваду, и он тебя наказет.- пригрозилась Метанет, указывая на своего отца. Мальчик отступился, и она начала копаться в песке, лепя из него примитивный домик с ведерком. Джавад сидел в стороне на поломанной скамейке и курил сигарету. Он игнорировал свою дочь, погрузившись в тяжёлые воспоминания. Вдруг тот маленький мальчик, который хотел избавиться от своего конкурента, одним ловким движением разрушил дом, который налепила Метанет. Крупинка песка попала в глаза девочки. Она громко заплакала. В этот миг, отрешённый отец, вскочил с места, как безумный, вспоминая те далёкие детские воспоминания, в которых Айбениз поступила точно так же, разрушая мечты, будущее счастье Джавада. Ему показалось, что весь мир против него. Ему показалось, что маленький мальчик соизволил разрушить не какой-то песчаный домик, а тот дом, который Джавад собирался строить вместе с дочерью и мамой. Он побежал к дочери, взял её на руки, сильно обнял и вымыл её глаза водой из крана, что стоял во дворе.

–   Не плачь, моя малютка, не плачь. Ну, ничего, мы опять вместе построим домик. Вдвоем. Я и ты. – сказал Джавад, заплакав. Мать, которая наблюдала за ними из окна кухни, вытерла глаза краешком косынки и, наконец - то поздравила себя с возвращением сына;

–   О, Всевышний, спасибо тебе, спасибо. Вот и озарил ты его душу своим светом. Он вернулся ко мне, вернулся. Поздравляю, Гюльтекин, наконец – то и в твой очаг заглянул свет.….

 В тот день, когда душа Джавада освободилась от рабства, его жизнь вошла в другое русло. Он устроился на работу, и в течение короткого времени, сумел добиться грандиозных успехов в своём деле. Видимо, военная практика сполна сказала своё слово. Во время первой операции, пальцы хирурга дрожали от волнения. Руки военного врача, которые привыкли в последнее время держать оружие, лопату, вилы и заниматься изнурительным трудом, никак не хотели привыкнуть к ланцету. Но говорят, что и пальцы не без памяти. Они успешно завершили свою работу, не обратив внимания на лёгкое волнение хирурга. После этого Джавад больше ничего не боялся и с лёгкостью возился с больными на операционном столе. Время проходило незаметно. Метанет росла на глазах. Ей было восемь, когда Джавад, взяв дочку за руку, посетил Аллею Шехидов. Оттуда они спустились в сторону садика имени Азизбекова и уселись на скамье, где Джавад рассказал о своём городе, который превратился в значительную часть его существования.

–     Взгляни, доченька, взгляни на город, в котором я вырос, в котором я возмужал и познал жизнь, что протекает мимо нас. Каждый человек способен хранить в памяти воспоминания о своём городе по-разному. Твой папа Джавад будет помнить Баку кривыми переулками, светлыми тротуарами, газетными киосками и цветочными будками, стоявшими на каждом шагу, троллейбусной остановкой, улицей Торговой, где выставлены самые прекрасные картины Бакинских художников, занимающихся самодеятельностью, Малаканским садиком, фаэтонами, носящимся по старинному городу в надежде полюбоваться его красотой, историческими памятниками, с которыми я встречаюсь чуть ли не каждый день, Нагорным Парком, который после долгих лет опять превратился в Аллею Шехидов, бульваром на берегу моего Каспия, пятиэтажными домами, балконы, которых открывают тёплые объятия хазри и гилевар^[1], маленькими кварталами, сохранившими в себе прошлый облик древнего Баку, чинарами, растущими на тротуарах, а быть может, просто необыкновенным солнцем, взглядывающим на город совсем по - другому, не так, как сейчас. А ты, моя девочка, запомнишь свой город его современной жизнью, а точнее, не теми красотами, которые перечислил я, а высотными домами, цветущими парками и многочисленными фонтанами, сохранившими былую красоту. Дочка, человек не всесилен над годами. Сколько бы времени ни прошло, то, чего ты способна любить сумеет лишь поменять форму, а не содержание. Для меня Баку останется тем же городом, который я  полюбил, с красотой сорокалетней давности. Потому что я привык видеть его теми глазами, глазами прошлого…,- сказал Джавад, оглядывая с любовью деревья, чьи листья плясали под дуновением осеннего ветерка…

 Джавад направился к зданию, расположенной напротив Бакинского бульвара и поднялся по лестнице, где увидел чёрный рояль Вахида, который старались вынести из его квартиры. Сахиба успела продать имущества покойного мужа, хотя в его стенах еще сохранились прошлые воспоминания одной семьи.

–     Друг, а может, позволишь нам пройти? Не видишь, нам и без того тесно с этим роялем. – закричал один из рабочих, косо посмотрев на Джавада.

–     Вам лучше не торопиться. Мне бы хотелось купить этот рояль. – спросил Джавад. На голос незнакомца отозвался новый хозяин дома, который поблагодарил его за услугу.

–     Друг, ну и выручил же ты меня от такой тяжелой ноши. Даже не знал, куда его девать.

Когда Джавад начал возиться с роялем, заплатив нужную сумму мужчине средних лет, сплетницы этого старинного дома, наблюдая рабочих со стороны, тут же заговорили о Сахибе.

–     Ах, ах, какая же Сахиба и вправду оказалась бездушной. Как только она избавилась от Вахида, то сразу же пустила насмарку и его квартиру. – сказала Сарвиназ, вспомнив свою бывшую соседку.

–     Честно говоря, я даже не могла себе представить, что Сахиба может быть такой бессердечной. Бедный Вахид, от ее сварливости он свернулся комом. А она управляла им как хотела. Даже не позволила бедной его девочке в последний раз попрощаться со своим отцом. И чтобы потом она не путалась под ногами, как следует, избавилась от нее. Отправила ее туда, откуда нет возврата, прямо в психбольницу. Ах, ах, если бы я была на месте Айбениз, то проучила бы ее как надобно. А потом потребовала бы от нее компенсацию за ущемление ее прав. Послушай, Солмаз, как ты думаешь, что стало с этой бедняжкой, а? Она что, до конца своих дней останется в этой психушке?

–     Откуда мне знать? - ответила Сарвиназ. – наверное, выпишут, если, она, вообще, после всего случившегося, сможет прийти в себя.

–     Послушай, а куда это они тащат эту громоздкую вещь? – удивилась Солмаз, меняя тему разговора и заметив рояль. – Умно ли таскать такую тяжелую вещь по всему подъезду? Он же не выдержит, и раздробиться на мелкие частицы.

–     А что им прикажешь делать? Они же не могут сложить его аккуратненько и перевозить в карманах? Надо как-нибудь найти выход и они, похоже, его нашли. – с насмешкой ответила Сарвиназ.

–     Да, ничего не скажешь. Видимо, им в голову не пришла толковая мысль. Да они же могли привести сюда кран и попытаться перетащить его из окна.  – предложила Солмаз.

–     Будьте осторожны. – кричал Джавад, давая указания рабочим. - Лучше попытайтесь взяться за него справа. А то ножки сломаете.

–     Послушай, Солмаз, а кто этот парень? – спросила Сарвиназ, заметив хромого мужчину в очках. - У него такое знакомое лицо. Мне кажется, что я его где-то видела. 

–     А как же, видела. Он же пару раз снился тебе на белом коне. – с насмешкой ответила Солмаз. - Послушай, давай лучше поднимемся наверх. А то здесь как-то скучно.

Возле своей двери, Солмаз почувствовала запах горелого.

–     Вот, проболталась с тобой, опять сгорела моя кастрюля. – сказала она, побежав к двери.

–     А я здесь при чём? Ну и повадка же у тебя, угощать своего муженька горелым. – придиралась Сарвиназ. - Мне так его жалко, у него же вся зарплата уходит только на кастрюлю. А потом жалуешься на то, что он у тебя плохо зарабатывает. Какой же он и вправду бедняга. Если бы я была на его месте, то ударяла бы по твоей башке шумовкой до тех пор, пока ты не отвыкнешь от этой вредной привычки. Ну, куда это ты так бежишь? Нечего спасать. Кастрюля - то давно уже перегорела, а от обеда осталась только зола. Когда дойдешь до дома, хотя бы открой окно, а то удушишь всех нас этим дымом. 

–     Ну что ж, пойду постираю белье оставшееся с нынешнего года. - ответила Солмаз. -Столько работы, что никак не могу до него дотянуться. Потом закроют воду, и этого не успею сделать.

Сарвиназ не успела подняться на свой этаж, как услышала сильный грохот, который раздался из квартиры подруги. Она сильно испугалась и начала изо всех сил ломать дверь.

–     Ай Солмаз, ай Солмаз. Да открой же ты эту чертовую дверь. Солмаз, ответь. Ты жива или уже успели протянуть ноги? –  кричала она за дверью. Когда всё-таки пострадавшая соседка  смогла отворить её, то перед глазами Сарвиназ появилась настоящая баба - яга, чьи волосы стояли дыбом, а лицо было вся в саже. - Ужас, в каком же ты состоянии. У тебя что, там взорвалась бомба?

–     Не… успела…. зажечь… ссамовар… как он.. тут же….взорвался…. – заикалась Солмаз.

–     Да, ты у нас и вправду неисправимая личность. Разве можно зажечь самовар, не проверив открыт газ или нет? Благодари Бога, что, вообще, осталась жива. Представляю, что было бы, если бы там скопилось много газа, ты за долю секунду угробила бы всех нас. Ай хай^[1]. – сказала она, помахав в её сторону рукой….

В городскую больницу, куда устроился Джавад, принесли тяжёлого раненного с открытой внутричерепной травмой, которого сбила машина. Бедного парня не смогли спасти. Он скончался прямо в лифте, не успев дойти до операционной.

–     Доктор, наверное, его давно сбили. – сказал постороннее лицо, который забрал раненного прямо с тротуара. - Когда я проходил мимо него, то у него уже было сильное кровотечение. Никто из шоферов, помимо меня не захотел обратить на него внимание. А когда я приблизился к нему, то все стали винить меня в том, что это я его сбил. Даже известили об этом полицию. Доктор, ответьте, что я должен был сделать, бросить его там одного, чтобы он окончательно помер? Я же, как человек, выполнил свой человеческий долг. Наверное, через минуту придет полиция и будет меня допрашивать. А может, не поверив, тут же задержат меня. Доктор, я вас умоляю, позвольте мне уйти.

–     Куда это ты собираешься уйти? – отозвался один из врачей. - А что мы скажем полиции? А может, это именно ты его сбил, но хочешь выйти сухим из воды?

–     Отпустите его!– рассердился Джавад. - Друг, ты можешь идти. Никто не посмеет обвинять тебя в не содеянном.

После того, как Джавад содействовал к тому, чтобы благородный спаситель не подвергся лишнему допросу, коллега Джавада тут же начал его упрекать.

–     Джавад, ты поступил опрометчиво. Не надо было его пускать. А вдруг заявиться полиция, что тогда  мы им скажем? – спросил он, стараясь застраховать себя от излишней нервотрёпки.

–     Если будет надобность, то я сам лично с ними и поговорю.– раздраженно ответил Джавад. - А этот малый не должен нести ответственность за не содеянное. Какой – то мерзавец сбил и бросил этого парня умирать. А он ему помог. Разве он виноват в том, что у него в груди бьется сердце, а не камень, и он не может оставаться хладнокровным к человеческой жизни?  А вдруг придет полиция…ну что же, пусть придут, у меня есть, что им сказать. Я скажу им, пусть сначала требуют объяснение от тех безнравственных людей, которые оставляют раненого человека посредине улицы и проходят мимо, как ни в чем не бывало. Пусть задержать тех бессовестных людей, которые, превышая скорость, из-за самодовольство калечат и губят людей. До чего же ничтожной стала жизнь. – произнёс добрый доктор, возвращаясь в свой кабинет…

В последнее время Дильшад чувствовала сильную привязанность к тому молодому парню, который, благодаря своему умению и таланту ухаживать за пожилыми женщинами, добился расположения этой надменной дамы. Чувства Дильшад были более чем запутанными, так как она не только испытывала к Вюсалу интимную увлеченность, но и подобно матери, обожала играть его капризами, проявляя достаточной заботы. В одно утро, когда Дильшад проснулась в объятиях Вюсала, она, еще долго присматриваясь к этому приятному молодому человеку, удивлялась своему безумию. «О, боже, какое же у него невинное личико и ясный взгляд. Он напоминает ангела - хранителя, который спустился с небес, чтобы сделать меня счастливой. Он прекрасен даже во сне. Я не виновата, нет, не виновата. Как же я могу не полюбить эти прекрасные глаза, эту детскую улыбку, эту сексапильную внешность, которая напоминает мне о моей молодости, когда я жила лишь пылкой страстью. Он так мил», - сказала Дильшад, поцеловав своего любовника в губы. Он открыл глаза и начал недовольно поворачиваться то в одну, то в другую сторону.

–     Добрый день, мое дитя. Эй, а ну-ка, открой глаза. Пора вставать. – сказала Дильшад, заигрывая с ним. Вюсал не оставил без внимания и нежностей страстные попытки женщины.

–     Ну, иди ко мне.– ответил Вюсал, потащив Дильшад в омут таинственных и сокровенных желаний. После бурного дня и ночи, которые они провели в компании друг – друга, Вюсал исчез ровно на неделю. А когда он всё же появился после долгого отсутствия, Дильшад начала укорять его за неожиданный поступок. 

–     Куда это ты запропастился? И почему у тебя телефон не отвечает? А зачем сейчас объявился? Ну почему молчишь, скажи хоть что-нибудь!

–     Дильшад, ну почему ты со мной так? – обидчиво вымолвил Вюсал, заметив, что его покровительница теряет последние крупинки терпения. - У меня же горе. Уже как неделю я не могу ни есть, ни пить…Дильшад, моя мама страшно больна, доктора потребовали от меня пять тысяч долларов на ее операцию. Но ты же знаешь, у меня нет такой суммы. Я всю эту неделю занимался тем, что умолял своих родственников помочь мне с деньгами. Но они просто-напросто отказали мне. Что же мне делать? Если я не найду какой-нибудь выход, то я больше не увижу в живых мою маму, не увижу.

После этих слов Дильшад почувствовала себя виноватой.

–     Прошу, прости меня. Увидев, что ты не навешаешь меня, в мою голову лезли всякие дурные мысли. Ну, не плачь, родненький, не плачь. Я же не оставлю тебя без надежды. Я помогу тебе, обязательно помогу! Ты лучше выпей воду, приди в себя, а я мигом.

Она прошагала в другую комнату, открыла шкаф и достала солидную сумму и вернулась к любовнику, чтобы порадовать его «дорогим подарком».

–     На, возьми. Да не стесняйся же. Возьми их, возьми. Ведь  мать - это самое святое, что у нас есть. Ты должен беречь ее, как зеницу ока.- сказала Дильшад, оценив в Вюсале благородную попытку, которую он сделал «ради спасения матери». На завтрашний день, когда Вюсал приобрёл на эти деньги машину марки "Жигули", он собрал друзей и знакомых, якобы прокатить их на своей шикарной машине. 

–     Ала, братильник, между нами говоря, ты и вправду выиграл пари. Она, и поистине для тебя ничего не жалеет. – сказал кто-то из друзей, в ответ на что Вюсал, убавив громкость магнитофона, вымолвил;

_____________________________________________

[1] Выражение упрёка.