–   Мама, если в этом мире и вправду существует ад, то мне уже удалось своими глазами видеть его. Там все было так страшно, так ужасно.

–   Знаю, сынок, знаю. Слышала я об этих мучениях, ведь я тоже тебя искала, хотя и не получала положительного ответа. Пусть Всевышний их всех покарает. Пусть земля горит под ногами тех, кто лишил тебя человеческого облика. Да будет проклят этот мир. Я не смогла узнать своего сына одной плоти и крови, – сказала Гюльтекин, хлопая по коленям.

–   Мама, ты не знаешь, нет, ты даже не сможешь себе представить, что там творили эти изверги. Сколько пролилось крови, сколько полетело голов, сколько женщин лишилось чести, сколько невинных людей они зарубили на мелкие кусочки, чьи тела смешались с землёй. Я ещё в детстве узнал о трагедии Хатынь, происшедшей в годы второй мировой войны. Я понимаю, неверно сравнить чужую трагедию со своей. Но, мама, они же стёрли с лица земли не какую - то деревню, а целый город. Люди бежали в надежде спастись от злых помыслов головорезов, но на каждом шагу их ожидала кошмарная смерть. Трупы валялись везде. В лесах, в горах, на дороге. Не нашёлся человек, который бы обмыл покойников, не нашлась женщина, которая бы оплакивала мёртвых с причитаниями, не нашёлся человек, который бы обернул бы мёртвых в саван и предал бы их земле. Они превратились в ненужные вещи, которые остались под ногами, которых истерзали стервятники. Я  ещё…,- Гюльтекин помещала сыну высказаться.

–   Хватит, сынок, хватит. У меня нет сил все это выслушать. Тебе и без того досталось. Не вспоминай об этом, не вспоминай. Прошлые воспоминания не утешат тебя, а наоборот, лишат тебя разума...Пять долгих лет мне пришлось ждать твоего возвращения. Слава Аллаху, что ты вернулся ко мне целым и невредимым. Бог помиловался над нами, над твоей старой матерью и Метанетом, моей сладкой внучкой и не оставил нас без тебя. Ты нужен нам, сынок, ты нам так нужен.

–   Мама, как же я мог оставить Медину? Ведь всё равно я не смог пригодиться ничем, не смог помещать случившемуся. Всё равно меня взяли в плен и на своей же собственной земле, превратили в прислугу. Потом кто-то из Красного Креста поинтересовался мною. А когда  меня поменяли в Тартаре на какого - то армянина, я узнал, что Ходжалы не последняя потеря. Они отняли у нас весь Карабах - Агдам, Шушу, Лачин, Кельбеджар, Агдере, Джабраиль, Физули, Кубадлы, Зангилан….Сперва мне стало страшно за Медину и за ребёнка. Потом я утешил себя тем, что она, наверное, уже успела вернуться домой и ждёт моего возвращения. Но оказывается…

–   Нет, сынок. Всё было иначе. Однажды ко мне явилась врач по имени Валида, которая принесла внучку с известием о смерти Медины. Да я чуть не забыла…она передала мне какое – то письмо. Куда же я его положила? Ах да, вспомнила, я сейчас, – сказала Гюльтекин, выйдя из гостиной. Через минуту, она вернулась с каким-то конвертом на руках, на котором не указывался обратный адрес владельца этой бумажки. Джавад вскрыл конверт после ухода матери и присмотрелся к запоздалому письму Айбениз. «…Здравствуй, Джавад, здравствуй. Я уверена, что моё письмо удивит тебя, а может, и собьёт с толку. Но я буду краткой. Прими этот клочок бумаги запоздалым признанием в любви, которую я не смогла оценить по достоинству. Знаю, я была глупа и мой поступок не имеет оправдания. Но человек способен понять и познать настоящую любовь в тот миг, когда он оказывается обманутым. Я не имею права просить тебя о верности, о той любви, от которой ты, наверняка, уже отказался, посчитав меня недостойной светлым чувствам. Но я всё же верю, что тот любезный и доброжелательный Джавад, которого я  знала всю жизнь, не может с такой лёгкостью, отречься от той девушки, за которую он боролся, не жалея сил. Жизнь так сложна, что я и не надеюсь на скорую встречу. Но как бы там ни было, как бы ни сложилась наша дальнейшая судьба, я, всё же, оставлю навеки в своём сердце особое место для моего Джавада. И никто ее не заполнит. А если в один прекрасный миг, я не узнаю в тебе моего Джавада, то я всё равно не обижусь. Ибо в моих воспоминаниях ты останешься  прежним, культурным и великодушным парнем с приятной улыбкой, которого сотворил сам Всевышний для несчастной Айбениз…». Джавад, вкладывая письмо в прежнее место, долго смотрел на ту бумажку, которая возвратила его в далёкое прошлое. Это письмо как будто вытащило милый облик Айбениз из груды воспоминаний, что скопились в памяти Джавада. Он снова потосковал по тем временам. Но эту тоску он выразил с такой осторожностью, чтобы душа Медины не смогла прочесть её в глазах мужа и чтобы добрый дух этого дома, который убаюкивал Метанет возле её кровати длинными вечерами, не горевала из-за морального предательства главы семьи. На следующий день Джавад сидел в кухне бритым и стриженным.