–     Ах ты, шайтанка, ну куда же это ты бежишь? Ведь шапку – то не надела. Видишь, на улице холодно, вот, замерзнет твоя маленькая головка, простудишься, и вот тогда бабуля тебе пошлепает по мягкому месту, чтобы это напоследок послужила тебе хорошим уроком. Матиш, постой. Ну, погоди, вот дойду я до тебя и покажу как не слушаться взрослых. – закричала Гюльтекин, спускаясь за ней по крутой лестнице. Избалованная внучка сразу побежала во двор, бросаясь на груду песка. - Матиш, не играй с песком. Не видишь, какая на улице вьюга. Сейчас попадет в твой глаз крупинки песка, и разболеются твои глазки. Эхх, ну и шалунья же она, точно таким же был и её отец.– сказала Гюльтекин, внезапно вспомнив сына, потерянного без вести. Тут ее сердце сжалось, а глаза ее прослезились. Гюльтекин долго ходила по кабинетам в надежде разузнать о сыне хоть каких - то вестей. После некоторое время, несчастной матери все же пришлось смириться с утратой своего дитя, а когда ей принесли новорождённую внучку из передовой линии Ходжалы, а точнее, из Агдама, у нее на глаза навернулись слёзы, и она лишь тогда узнала о том, что Джавад женился, и безвременна ушла от жизни ее невеста. Но она с радостью приняла внучку, связав с нею все свои желания и мечты. - Доченька, красавица ты моя, иди к бабушке, иди, моя хорошая, иди. – сказала Гюльтекин, позвав Метанет. Вдруг она заметила чей - то силуэт в беседке, что стояла рядом. Она едва разглядела в том незнакомом лице бородатого мужчину, который сразу же спугнул её своим внешним обликом. Она схватила внучку и прошла с нею в сторону, испытывая в душе какую - то опасность от постороннего взгляда. Но божий слуга присматривался к этой пожилой женщине с ребёнком, не издавая ни единого звука. Гюльтекин двинулась с места, подойдя к этому человеку на два шага ближе. Она попыталась узнать в этом человеке какое-то знакомое ей лицо. Но сколько Гюльтекин ни старалась, божий слуга показался ей чужим незнакомцем. А когда на глазах этого незнакомца появились слёзы, она растерялась. «О, Аллах. Кто же он? Мне трудно его узнать, но сердце мне подсказывает, что мы где-то с ним встречалась. Да, у него знакомое лицо, хотя так трудно вспомнить его. О, Всевышний, кажется, я теряю разум и память постепенно становится никчемной. Ну, а если мы с ним незнакомы, тогда почему же он так странно смотрит на меня и ничего не говорит? А может, он немой?... Ну вот, а сейчас у него в глазах даже слёзы появились. Какой же странный человечик». – шепнула мать, не узнав в этом незнакомце своего сына, по которому долгими годами горевала Гюльтекин. Божий слуга, увидев у женщины подобную нерешительность, прошагал вперёд, опираясь на жезл. Он остановился в десяти шагах от матери. Но он не сразу нашёл в себе смелость взглянуть в ясные глаза пожилой женщины. Он вспомнил те тяжёлые минуты, когда, сталкиваясь с разными пытками и издевательствами, с разными лишениями и терзаниями в плену у врага, как каждый миг молил Всевышнего о том, чтобы тот соизволил ему выбраться из вечной тьмы и добраться, уповая на последние силы, до порога своего родного очага. «Если бы я  мог спастись от плена, если бы я мог вернуться в свой дом,… я  бы поцеловал ту землю, по которой ступает нога моей матери, я бы поцеловал материнскую седину, материнские руки в волдырях, я бы поцеловал её за щеки, лоб матери, покрытый  морщинками, я  бы поцеловал её глаза, милые глаза, которые, потускнели от горьких слёз, пролитых ради сына. Если бы я мог вернуться в свой дом, я бы вздохнул тем воздухом, которым дышит моя мама. Если бы я мог вернуться в свой дом, я бы всю ночь просидел бы у ног своей мамы и заснул бы сладким сном на деревянном полу, приглядываясь к её усталому и постарелому телу. Если бы я мог вернуться в свой дом, в тот миг, этот деревянный паркет казался бы мне тюфяком из перьев белых лебедей, где рядом на мягкой кровати спала бы моя старушка. Если бы  я мог вернуться в свой дом, я бы поверил в существование рая не в потусторонним мире, а в мире живых», - твердил про себя Джавад когда-то, потеряв последнюю надежду на своё возвращение. А теперь, когда его мечта сбылась, он не мог произнести ни слова, боясь, что этот миг долгожданной встречи, которая, по сути, напоминала нежную нить, готовую порваться в любую секунду. Джавад пытался спрятаться за приподнятым воротником поношенного пальто, чтобы мать не заметила его губы, готовые съежиться от волнения. Но сердце, измученное сердце Джавад просило его о другом. «Подними голову, Джавад, подними. Посмотри на это святое создание, по которому ты так жутко тосковал за эти годы разлуки. Скажи ей; мама, мамочка, мама, это же я. Скажи ей; мама, мамочка, вот видишь, я вернулся. Скажи ей; мама, мамочка, неужто ты не узнала во мне своего сына Джавада. Это же я. Здравствуй, скажи ей и обними её так сильно, чтобы она простила тебя за ту боль, что ты причинил ей своим долгим отсутствием». Но Джавад не прислушался велению сердца, а лишь сумел поднять голову и взглянуть в лицо матери, ощутив при этом сильное волнение и боль в растерзанной душе. Этим таинственным взглядом, он сказал все то, что не смог вымолвить. С этим таинственным взглядом, Гюльтекин сильно растерялась, наконец, узнав в этом странном незнакомце своего сына, ради которого она боролась до последнего дня, а когда всё-таки ей пришлось лишится надежды, то стала утешаться лишь его фотографиями и разными рубашками, которые вынюхивала, чтобы успокоиться запахом сына. Она не знала, где находится могила Джавада, куда могла бы обратиться в день скорби. Она, вообще, не знала зарыта ли могила её сыночка или же он пропал где - то в горах, в каких - то обрывах, не оставляя после себя никакого следа. Сегодня, в этот день, она узнала в таинственном незнакомце своего сына, чья фотография висели в гостиной, вставленная в чёрную раму. Мать, снимая с себя косынку, прижала её к груди и, опираясь на свои болезненные ноги, захотела броситься к своему сыну, но не смогла. С каждым тяжёлым шагом, она напоминала сироту, которая носилась в неизвестном направлении, раскрывая свои объятия для ласки и нежностей.