–   Дядя Вахид, вы меня неверно поняли. Я не об этом. Вам просто надо идти домой. Переодеться, выпить горячего чаю, отдохнуть. А потом, вы вправе вернуться туда, куда хотите. Этого я не могу вам запретить. Подумайте, пожалуйста, о тетё Рене. Наверное, она беспокоится. А что касается новостей, то не надо верить всему, что сказано. Вот увидите, через полчаса здесь не останется никого. Все разойдутся по домам. Тем более, что погода пасмурная, темно, холодно. Глупо выжидать чего – то необычного, полагаясь на какие – то сплетни.

Но Вахид не желал слушаться.

–     Ладно, дядя Вахид, я тоже с вами. Пойдёмте, мама тоже, наверное, волнуется, – сказал Джавад, присоединяясь к нему. У Вахида слепились глаза от высокой температуры. Он понял, что в подобном случае, упрямство только навредит его здоровью. Они обсуждали события всю дорогу. Вахид никак не верил сплетням о том, что Красная Армия способна расстрелять мирных жителей из - за того, что те выступили с требованием восстановления справедливости, за то, что они встали на защиту своих земель и требовали наказать тех, кто причастен к разжиганию Нагорно -  Карабахского конфликта.

–     Джавад, всё это бредни. Они не расстреляют мирных жителей. Наверняка, они прибыли для того, чтобы урегулировать ситуацию и помешать всяким столкновениям.

–     Да услышит вас Аллах, дядя. Но я больше всего боюсь кровопролития невинных жителей.

Слова Джавада насторожили его.

–   А вдруг это не фарс, а сущая правда? – спросил Вахид, приостанавливаясь, - Я  про тех, кто раздавал голодающим арматуры. Я  не понял, неужели они собираются противостоять против военной техники каким – то куском железа? Это же глупая затея, – сказал Вахид, придя в ужас от той мысли, чем это всё может завершиться. Джавад постарался успокоить Вахида.

–   Дядя Вахид, откуда вам это пришло в голову? С помощью бога, ничего не случиться.

…Джавад зашёл в дом, принял душ, переоделся. Гюльтекин сразу же обратилась к сыну;

–   Сынок, как тебе не стыдно? Разве можно столько дней пропадать? Ведь в городе такие беспорядки. Я каждый раз волнуюсь, думая о том, что с тобой может случиться. Сжалься, подумай и обо мне. Я  не смогу вынести это горе, – взволнованно вымолвила Гюльтекин.

–   Мама, мама, не надо. Не говори о плохом. Со мной все будет в порядке, – ответил Джавад, покачав головой. Гюльтекин прошла в кухню за чашкой чая и повела за собой сына. Заставила его сесть за стол, подала горячего и прошла в гостиную. Она даже при всём желании не могла остаться в неведении. Как каждый житель Баку, которому не была безразлична участь народа, она настроила радиоприемник на волну радиостанции «Араз». В этот миг и послышался голос диктора, которая задыхалась от смятения.

–   Братья, сёстры! – говорила она, – солдаты Советской Армии учинили расстрел на площади ХI Красной Армии, в подземных входах, на проспекте Тбилиси! Они задавливают людей танками! Пускают пули в тех, кто хочет спастись от кровавой бойни! В городе обстрел! – кричала она. Джавад стоял возле двери. Он не выслушал до конца плачущего диктора. Джавад надел куртку и подошёл к двери, как вдруг Гюльтекин вскочила с места, услышав скрип.

–   Нет, Джавад нет! Не пущу! Вернись! – сказала она, бросаясь к сыну. – Не лишай меня счастья видеть, любить, заботиться о тебе. Сынок, не надо, не ходи!– умоляла она своего сына.

–   Мама, мамочка, я  не намерен бросаться под пулю. Я  еду в Республиканскую больницу. Наверняка, туда везут раненных. Я  не имею права в такой день остаться безучастным. Не надо меня уговаривать, не надо, – сказал Джавад, выйдя из квартиры. Он пешком дошёл до станции метро «Элмляр Академийасы» («Академии наук»). Зашёл туда. Разменял деньги на мелочь, бросил в аппарат пять копеек и спустился по эскалатору. Поезд остановился на станции «11 Красной Армии». Джавад только что успел выйти, как услышал слова, наводящие страх.

–   «Там на площади настоящая бойня. Солдаты расстреливают тех, кто старается попасть в переходы. Но зачем - то, они остерегаются зайти во внутрь, в метро. Надо разойтись по домам. А нам рассказывали басню про то, что солдаты не собираются  истреблять мирных жителей. Они прибыли на нашу защиту. А теперь те, которые обманывали нас, пусть выйдут из метро, постараются пройти хоть сто метров, при этом улизнуть от шальной пули, понаблюдать спокойно, без угрызения совести, тот ужас, что творится вокруг. Сволочи!». Джавад бросился в сторону выхода, где столкнулся с двумя женщинами. Одна из них закричала;

–   Не надо, сынок, не ходи туда, там страшный обстрел! Вернись, пожалей себя, вернись! – закричали они. Но Джавад не обратил на них внимания, вышел из перехода, на цыпочках добрался до ближайшей ёлки, что стояла рядом. Он как кролик скакал между деревьями, добираясь до больницы. Солдаты обошли переход, полагаясь на то, что люди не захотят выйти из-за страха быть убитым. Люди в панике бегали по разным направлениям, стараясь спастись от огненных пуль, летающих в воздухе. По дороге слышались вопли, стоны раненных. В это время за переулком послышалась сирена скорой помощи. «Наконец – то, – сказал Джавад, – они помогут, они спасут, как это было всегда. Солдаты не посмеют расстрелять работников скорой помощи. А меня расстреляют. Так как, я в гражданском. Мне надо добраться до больницы. Может, там понадобится хоть какая - то помощь» - сказал он, бросаясь в побег изо всех сил.

Вахид, запивая горячего чая, включил телевизор. Но телевидение не могло транслировать никакую передачу. Везде были помехи. Только что вернувшаяся из дома Ирады Рена, со страхом взглянула на мужа.

–     Вахид, весь двор в ужасе. Везде говорят о том, что они учинили расстрел, убивают невинных жителей!

–     Во время митинга люди болтали об этом. Но я, честно говоря, не поверил. – подтвердил Вахид слова Рены, после чего схватив руками голову, добавил: - А сейчас мне кажется, что я ошибся, слепо доверяя тем, кто способен взять в руки оружие и направить его против нас.

Айбениз стояла на пороге бледной и внимательно слушала отца. Да и думала о тех, кто с пустыми руками стоял стеной, опираясь на свой патриотизм. Ей хотелось в этот миг быть рядом с ними. Помочь тем, кто нуждается в помощи. «Неужели, это правда?» подумала она, как вдруг услышала крик матери.

–     Вахид, куда это ты собрался? Не ходи. Получишь пулю. Не ходи.– кричала она. Вахид подошёл к дочери. Айбениз схватила отца за руку.

–     Папа, не надо. Я  боюсь за тебя. Мне страшно, – сказала она, пытаясь уговорить его. Но он, положив руку на плечи дочери, заговорил.

–     Не надо за меня так беспокоиться. Я  буду поблизости. Только разузнаю, что к чему и вернусь. Пойми, я  не могу сидеть дома в неведении.

Солдаты всё еще стреляли. Но Аллах был милосерден к нему. По воле судьбы или из-за тьмы пули летели над головой, но не попадали в движущую мишень. Вахид повернул в переулок, как в это время услышал скрип железа и … душераздирающие крики женщины и детей. Вахид не мог остановить горькие слёзы, скатывающиеся по его щёкам. Он сжал руки в кулаки. В гневе стиснул зубы. Он  одним глазом посмотрел в ту сторону, где было совершено зверское убийство невинных людей. Танк, который задавил легковую машину, продолжил свой путь, как ни в чём не бывало. А кусок железа, в которую превратился этот автомобиль, напоминал предмет свалки, который вышел из употребления. Но отличие состояло в том, что из её зазоров капала горячая кровь на асфальтовый покров магистрали под слабым светом уличных фонарей. Вахид схватил большой камень, выскочил из переулка, бросил его в сторону танка и закричал; «Сволочи! Убийцы! Аллах вас накажет! В судный день вы понесёте тяжкое наказание за невинные души, которые вы погубили. Убийцы!» - завопил он от ярости. Но солдаты его не слышали. Он поднялся по ступенькам в поте и в крови. Зашёл в дом и упал на пол, сжимая горло руками, словно не хватало воздуха.

–   Рена, воды! Рена, сердце сжимается. – сказал он, еле дыша. Рена принесла лекарство, которое выпил Вахид и вместе с дочерью, помогла ему встать на ноги. Вахида уложили на диван. Он смотрел в одну точку, его губы тряслись от перенесённого страха и от раздирающего его душу гнева. Он кусал их зубами, пытаясь успокоить себя. Рена взяла его за руку и спросила, пытаясь разузнать причину его волнения.

–   Вахид, взгляни на меня. Вахид, что случилось?!

–   Это же варварство! Они варвары, дикари! Задавили, Рена, задавали, убили! – заявил Вахид дрожащим голосом. Рена, ничего не понимая из слов своего мужа, начала беспокоиться.

–   Вахид, ты это о чём? Кого задавали, кого убили?! – спросила она.

–   Прямо на моих глазах задавили танком, не спрашивая имени, не требуя никаких документов! О, Аллах, как же вопила бедная женщина. А дети, дети, в чём же они были виноваты? От этого ужаса волосы стояли дыбом, кровь леденела в теле. А им было всё равно. Сделали своё гнусное дело и ушли, не испытывая ни жалости, ни боли. Зачем, Рена, в чём же мы виноваты?! – сказал Вахид, заплакав горькими слезами. Рена обняла мужа. Она была в шоке. Рена смотрела в окно, на красный месяц залитый кровью. Не отрывая от него глаз, она гладила волосы мужа, окаменев от  страха…..

Джавад был уверен, что раненных, которых врачи вытаскивают из под пуль, завезут в Республиканскую больницу. С этой надеждой, он, еле дыша зашёл во двор больницы, где столкнулся с машиной скорой помощи, продырявленной от пуль. Сидения были в крови. «Неужели они стреляют и по машинам скорой помощи? Разве можно так поступать с раненными и с врачами, рискующими своей жизнью? Что за дикость?» подумал он и зашёл внутрь. Среди раненных с пулевым ранением, лежащих на носилках, от боли стонали не только гражданские, но и врачи, медсёстры, милиционеры. Медицинский персонал суетился в коридоре, кричали от ужаса. Из носилок капала кровь. Джавад не понимал, к кому обратиться в такой буче. Он зашёл в первую же комнату в надежде встретиться с дежурным врачом. Но то, что он увидел в ней, запечатлелось в его памяти надолго. На полу лежали мёртвые тела с рваными ранениями. На полу скопилась лужа крови. Джавад повернулся и пулей вышел в коридор, где столкнулся с врачом, который давал распоряжение санитарам: «Несите, несите в операционную. Быстро, торопитесь!». Джавад подошёл к нему. Врач, который суетился больше всех, при виде раненных, не обратил на него внимание. А когда он поднял глаза, то сердито заговорил; «Молодой человек, вам чего надо? Уходите, сейчас же». Джавад вынул из кармана студенческий билет.

–     Доктор, я учусь в интернатуре. Я  - хирург. Я здесь, потому что хочу помочь, - спросил Джавад на ходу. Врач мигом достал откуда - то белый халат, передал его Джаваду и сказал;

–     Поднимайся на второй этаж. В операционную. Если спросят, скажи, что подослал доктор Ахмед. Давай, сынок, торопись. Ты нужен там. – произнёс он, толкая его. Джавад бегом поднялся по лестнице. Зашёл в операционную, где перед его взором открылась такая картина. Руки, халаты врачей, медсёстер были в крови. В операционную поставили несколько хирургических столов, где шла операция. Он подошёл к ближайшему столу и обратился к хирургу, который резал раненного. Хирург поднял голову и судорожно заорал;

–     Прогоните его! Зачем он здесь?! Путается под ногами. Выйдите!

–     Доктор, успокойтесь. Меня подослал  доктор Ахмед. Я  учусь в интернатуре на хирурга. Имею небольшой опыт. Могу помочь в лице ассистента,  – сказал Джавад, предлагая свою помощь. Хирург, который набросился на него, обратился к медсестрам, собирающимся вытолкнуть Джавада из операционной.

–     Не трогайте. Подойди. Бери жгут, прижимай. – сказал он, приглашая его за работу. Джавад оперировал вместе с врачом третьего раненного, как вдруг выключили свет. Больница погрузилась во мрак. Медсестры впали в панику, не соображая, что делать, когда вокруг стоны, крики раненных и лужа крови. Одна из медсестер, работающая в операционной, закричала; «Доктор, свет вырубили. Что же нам делать? Что делать?». Джавад не понимал, откуда раздаются голоса, так как везде было темно. Он услышал, как доктор стоящий рядом с ним, обратился неизвестно куда;

–     Быстро! Принесите свечи, керосиновую лампу, фонарь! Любые осветительные приборы, что попадётся под руку! Не задерживайте нас! Быстро!

Здесь, на этом месте настолько всё действовало на нервы, что медсёстры, врачи вопили страшным голосом, оглушая тишину. Света не было. А керосиновую лампу, свечей не могли достать. Медсестры воспользовались спичками, чтобы найти нужную комнату, где находились подобные принадлежности для экстренного случая. Для этого требовалось уйма времени. Джавад услышал, как около соседнего стола хирург упрашивал раненного, которому пока что не успели ввести наркоз. «Потерпи, сыночек, потерпи. Не торопись умереть. Сейчас достанут лампу, свечи и мы начнём. Будем с тобой сражаться за жизнь, которая просто не сможет протекать без тебя. Надо жить, жить назло всем и всему». Время тянулось до неизмеримого предела. Хирург обратился к медсестрам; «Где же эти чертовые свечи? Положение раненного тяжёлое. Он может и не потянуть. Торопитесь!» - закричал он громко, а потом в лунном свете нагнулся над раненным и обхватил его голову руками, шепча ему на ухо слова, которые Джавад никак не мог услышать. А когда зажгли свечу, Джавад услышал плачущий голос медсестры; «Доктор, – сказала она – поздно, слишком поздно. Он скончался». Джавад до утра не покинул операционную. Он даже не почувствовал, как наступило утро, страшное утро 20 января. В ту ночь в Баку Экспериментальная больница и больница имени Семашко перешли на усиленный режим работы. В палатах не хватало места для раненных. Морги переполнялись безжизненными телами. Для того, чтобы разместить шехидов – мучеников, погибших в борьбе за правое дело, пользовались первыми этажами больниц. Машины скорой помощи, которые сумели уцелеть и добраться до двора больницы, заезжали с большой скоростью во двор. Там же санитары разгружали раненных на носилки, а тех, которые умирали на дороге, уносили на первый этаж, в общую комнату для мертвых. Толпы людей хлынули на улицы, во двор больниц и моргов. Везде, на каждой улице, на площади 11 Красной Армии, на проспекте Тбилиси слышались вопли и стоны матерей над трупами, которые не успели унести машины скорой помощи. Утром Джавад  спустился на первый этаж за препаратами по распоряжению врача. Он взял самое необходимое и собирался подняться по лестнице, как вдруг столкнулся с двумя санитарами, уносящими на носилках труп тринадцатилетнего ребёнка. Джавад перешагнул вперед, зашёл с ними в комнату, куда возили мертвецов  и начал спрашивать:

–   Он жив? Жив?

–   Помер. Расстреляли возле телефонной будки, расположенной около магазина Олимп. – ответил один из санитаров. Но Джавад не мог верить ушам и глазам, когда увидел на носилках безжизненное тело, но с румяными щеками. Смерть сыпалась с его глаз, как сладкий сон. Казалось, что этот мальчуган встанет, пройдется  по мрачному коридору больницы, взглянет на Джавада, улыбнется и выйдет из двери с возгласом;

–   Мама, мама, я  здесь, забери меня отсюда.

–   А может, вы ошибаетесь? А может, он жив? – повторил Джавад. Санитар, оглядывая его с головы до ног, сказал;

–   Доктор, вы устали. Очевидно, вас мучают галлюцинации. – сказал тот, выталкивая его в коридор. Но Джавад взглянул на этого ребёнка молча, и вдруг увидел буханку хлеба, которую он сжимал пальцами. Он еле – еле удержался на ногах. На глаза наворачивались слёзы. «О, Аллах, пусть глаза мои ослепнут, чтобы не видеть эту напасть, пусть уши мои оглохнут, чтобы не услышать стоны и вопли матерей! Как они могли поднять руку на этого малыша? Он же вышел за хлебом. А может, мать ещё ждёт своего малютку? А может, она согрела пищу, чтобы её дитя отведал вкус блюда из материнских  рук? Но та несчастная мать даже не подозревает о том, что сын, которого она послала за хлебом, сейчас лежит здесь среди мёртвых тел сотни шехидов, ожидая причитания своей матери. О, Всевышний, разве можно расправляться с мирными людьми подобным способом? Разве это справедливо?» - бормотал Джавад, поднимаясь по лестнице и  чувствуя лёгкое помутнение рассудка.

Всю ночь, когда город на берегу Каспия ждал утра, стараясь выбраться из того ада, который сеял смерть, боль, мучение, вопли, страдание на улицах 19 января, Вахид не смог вздремнуть даже на секунду. Он всё время плакал, сидя на диване и ожидая рассвета. Утром 20 января с рассветом начался общенациональный траур по погибшим сыновьям и дочерям, смело высказывающих свой протест не словом, а кровью. Словно сама мать - природа скорбела по безвременной и трагической кончине невинных шехидов. В этот день на всех балконах города висели чёрные флаги, как символ общенациональной скорби. Баку окутался в траурный наряд. В нагорном парке, в котором любили отдыхать бакинцы и гости города, заговорили лопаты. Ряд за рядом вырылись могилы. Жители города впадали в депрессию из – за пережитого ужаса. В Каспийском море плавали трупы шехидов, выброшенные солдатами советской армии в синие воды. Состав корабля старался вытаскивать их на борт, прилагая при этом безмерные усилия. Но их было трудно достать. Вода проникала в их лёгкие, они вздулись до неузнаваемых размеров. Матросы брались за любые длинные предметы, за большие крюки, чтобы достать трупы из моря, вцепившись в их мокрые одежда. Мечети города занимались захоронением шехидов. Людской караван двигался в направлении нагорного парка, чтобы проводить шехидов в последний путь. Из ближайших посёлков Баку и из Бакинских сёл привозили цветы, красные гвоздики. Привозили их на грузовых машинах, на ходу бросая на тротуары, на улицы, на площади, где совершилась кровавая бойня….

Джавад вышел со двора больницы в двенадцать часов дня. Он спешил на церемонию погребения шехидов. На Наримановском проспекте, он столкнулся с людской массой, присоединился к ним и направился в сторону нагорного парка. Среди этой толпы шагал и Вахид со своей семьей. Оглушительный свист, гул кораблей, причаливавших к берегу Каспийского моря, взорвал тишину. В Баку стоял густой туман. В ту кровавую субботу, наводившую ужас на тысячи людей, медленно шагающих по земле, словно тени, наводившую ужас на белых чаек, спускающихся в море за дичью, наводившую ужас на безмолвных рыб, столкнувшихся с человеческим мясом, в город зашла армия из 40 тысяч вооружённых солдат.  Центр подослал убийц в запасе для подавления движения свободы. Большую часть этих вооружённых сил составляли армяне. В ту ночь погибло 740 душ, 148 человек были ранены. В каждом регионе Азербайджана, точно как и в Баку, вырыли могилы шехидам. В тот день, в маленьком городе, в Нагорном парке бушевала народная волна общенационального горя. Матери, оплакивающие своих детей причитаниями, детей которых постигла предательская пуля, думали о том, что не будет больше дня страшнее 19 января – кровавой субботы  в судьбе народа, переносящегося подобную боль. Но откуда им было знать, откуда было знать…

После кровавого января, последовали ноты и обвинения в адрес виновников и организаторов события. Люди не могли возвращаться в обыденный образ жизни, когда каждый раз проезжали мимо Аллеи шехидов. Народ всё ещё шёл в ту сторону, переживая в памяти тот день всё заново и заново. Студенты высших учебных заведений ходили в ту Аллею, где были погребены их товарищи, соратники, единомышленники. После свадьбы женихи и невесты ходили в ту Аллею, где лежали тела Фаризы и Илхама, главных героев новой легенды о любви. Но среди той молодёжи, которая всё время переживала за народную участь, были и те, которые весь день и всю ночь напролёт ходили по барам и ресторанам, как Тярлан, остерегаясь того пламени, в котором горело то маленькое пространство бывшего союза по имени Азербайджан. Такие молодцы, как Тярлан, смотрели сквозь пальцы, не обращая внимания на национальную трагедию, а жители города, проживание которых осложнялось во времена переходной экономки, напоминали своего рода двуногих живых и разумных существ, которые жили как пресмыкающиеся, не имея никакой надежды на завтрашний день…

Тярлан решил поговорить с матерью о той, чья неприступность, чья женская гордость, неподвластная чувствам, сломила волю охотника за женщинами, превратила его в раба обаятельной красоты, владыка которой принадлежала к низшему сословию общества, которое Дильшад никак не могла бы признать и полюбить. Айбениз казалась для него недосягаемым пиком его желаний, которая возродила в нём интерес завоевать его по каждому камню, по каждой тропинке, не спеша, не поддаваясь внезапному соблазну. Он понимал, что всякая победа, достигнутая с трудом, кажется слаще нектара, который невозможно отведать на каждом шагу. Тярлан решил обручиться с ней. Но после того, как он добился бы своего, он, скорее всего, вернувшись к беззаботному образу жизни, забыл бы о ней, не желая даже вспомнить. Конечно, для этого сперва понадобилось убедить Дильшад, получить её согласие, которое выступило бы началом новых дебошей в доме, привело бы к нервному срыву матери. Но чувство Тярлана, его страстная пламенная любовь, с которым он никак не мог справиться, были сильнее той любви, которую он питал к матери. Он зашёл в дом, вращая волчком ключи машины то на одном пальце, то на другом. Дильшад, которая висела по привычке на телефонной трубке, сразу же простилась с Гамер, как только увидела сына на пороге.

–   Сыночек мой ненаглядный, хорошо, что хоть сегодня явился вовремя, – сказала она, бросаясь к нему.

–   Мамуля, у меня к тебе срочный разговор,– сказал Тярлан, усаживая её на диване.

–   Скажи, милый, скажи, что ты хочешь? – спросила Дильшад, приласкав сына.

–   Да вот, мамуля, жениться хочу, – ответил Тярлан неожиданно.

–   Правда? Ты даже не можешь себе представить, как я давно ждала эту радостную весть. Но ты меня поймал врасплох. Ну, хорошо. А сейчас скажи, кто это счастливица? Я её знаю?

–   Нет, мамуля, ты её не знаешь, – сказал Тярлан, перебивая мать. - Она хоть и из интеллигентной семьи, но не из большого света. А учиться она в мединституте.

–   Чтоооо, что ты сказал?! – вскрикнула Дильшад от ужаса. – Значит, она не из нашего круга?! Ты что, хочешь, как и твоя сестра, разнести в пух и в прах все мои желания?! У меня же все надежды были только на тебя. И ты тоже пошел по этой тропе? У вас что, намерение убить меня?! Скажи правду, в какой развалюхе ты её нашел?! Разве учителишки достойны стать с нами на одной ступеньке?! Черный народ, проживающий только за счёт получки! И ты хочешь, чтобы я породнилась с такими голодранцами?! Ну, не ожидала я от тебя такого удара!

–   Она нравиться мне и ты должна нас поженить! – заговорил Тярлан, пытаясь противостоять натиску матери.

–   Даже и не подумаю! Я не желаю знать ни её, ни её родителей, не желаю?! – свирепо заорала Дильшад, после чего с иронией добавила: - А может, ты надеешься на то, что я отступлюсь? Ни за что! И тебе советую выкинуть из головы такие дурацкие мысли. Ты женишься только на той, которую выберу я сама! И никаких возражений!

–   Нет, мамочка, на этот раз всё будет так, как я желаю! – сказал Тярлан решительно. - И я не женюсь на той, которую выберешь ты!

В этот момент, в дом зашёл Фикрет. Дильшад, увидев своего мужа, бросилась к нему за помощью. Она чуть не упала, но он живо схватил её и столкнулся с ней глазом на глаз, где разглядел бессилие и мольбу, адресованную именно ему. 

–     Что с тобой? – спросил он спокойным голосом.

–     Разве не видишь? Словно мне не хватает одного простака. Вот, полюбуйся, Тярлан тоже затеял подобную игру. Задумал привести в мой дом безродную девку! Послушай, это твой сын. И образумить его это твоя прямая обязанность. Ну не стой, как вкопанный, поговори с ним!- сказав, она подтолкнула мужа к сыну.

–     Хорошо, ты только успокойся. И оставь нас одних. Я сам с ним разберусь, – сказал Фикрет, и обратился к Саиде, - Саида, проводи - ка ханум в её комнату.

И как только Саида помогла Дильшад подняться, Фикрет обратился к сыну, не скрывая своего гнева.

–     Ну и сволочь же ты! Что за штучки ты опять выкидываешь?  Мы что, не имеем право хотя бы день провести в спокойной атмосфере?...А теперь объясни, о чём это говорила твоя мать?

–     Папуля, разве ты не помнишь, я же в прошлый раз сказал тебе, что хочу жениться. Но ты, как я вижу, не принял это всерьёз.

–     Скажи правду, с какой повесой ты опять связался? – спросил Фикрет, не удивляясь ничему.

–     Папуля, даю руку на отсечение, что она не из таких. Она из интеллигентной семьи и, в данный момент, получает высшее образование. Я с ней познакомился совершенно случайно. Папуля, поверь, на этот раз у меня и вправду хорошее намерение.

Фикрет на минуту задумался. «Наверное, этот пацан подшучивает мною. Семья бедного учителя? Разве им сравняться с нами? Но не надо забывать, что такая девушка из бедной и порядочной семьи не может быть легкомысленной. Даже если и так, разве она так глупа, что не смогла его как надо разглядеть?». Но затем он сразу же подумал и о другом; «Я не верю ему. А может, он всё это придумал, чтобы позлить меня». Но Тярлан говорил все убедительнее.

–   Папуль, вы должны обязательно посватать её для меня. Я не хочу, чтобы это дело так сильно затягивалось. Ну, как, поедете?

–   Но мать же против? – заговорил Фикрет.

–   Эээ, папуля, а ты просто не обращай внимания на мамулю. Сначала будет немножко горячиться, потом утихнет. Ты делай то, что говорю я.

–   Хорошо, допустим, что я отправлю к ней сватов. – сказал Фикрет, проявляя интерес к делу, даже сам не подозревая об этом. - Но у нас же есть свои традиции, сначала с девушкой должны познакомиться  женщины. А твоя мать даже не желает о ней слышать.

–   Ничего, папуля, это не так уж и важно. Не хочет слышать, ну и пусть. – твердо заявил Тярлан, - Самое главное, надо найти двух – трёх женщин. Этого вполне достаточно.

–   Хорошо, заранее ничего не обещаю, но подумаю, – сказал Фикрет спокойно.

Они впервые сидели лицом к лицу и разговаривали без всяких угроз и причитаний. Фикрету нравилась такая обстановка, где между отцом и сыном не существует никаких разногласий. Он, поднимаясь к Дильшад, по дороге при себе обсуждал беседу, которая произошла с его сыном. «Лучше всего скажу сёстрам. Может, и попрошу Ганиру. Пусть едят, познакомятся. Даже если сестры солгут мне, Ганира более чем объективна. Она доложит всё как есть. Я  же должен иметь хоть какое - то представление о той семье». Фикрет зашёл в спальню и захлопнул дверью. Дильшад вскочила с места и подошла к нему;

–   Ну что, поговорил с ним? Смог уговорить? – спросила она.

–   Нет, он, и впрямь, собирается жениться. – объяснил Фикрет.

–   Это и без тебя известно! Почему не объяснил ему, что такие люди не достойные быть нашими родственниками? Зачем же ты не дал ему взбучку? – разгневалась Дильшад.

–   Дильшад, пойми, он уже не ребёнок, чтобы взбучкой можно было чего – то решать. Лучше оставь его в покое. Пусть жениться на той, которую выбрал себе в жены сам. Не вмешивайся в его дела. Возможно, это пойдет ему на пользу, - с надеждой на хорошее отозвался Фикрет, как Дильшад, не скрывая своего возмущения, проворчала:

–   Порой мне кажется, что ты, старея, становишься бестолковым. Я никогда, слышишь, ни в коем случае, не потерплю присутствия этой оборванки в своем доме! Если даже будет рушиться мир вокруг меня, я никогда, слышишь, никогда не переступлю порог её дома! Это принесет ей больше чести, а мне позора! – предупредила она о категоричности своего решения, но Фикрет оставив без внимания ее протест, тихо заговорил:

–   Всё равно никто не просит тебя пойти и посватать её. От тебя требуется просто оставаться в стороне и не вмешиваться в личную жизнь Тярлана. Может, это и к лучшему. Может, хотя бы после женитьбы из него получится человек, – посоветовал Фикрет.

–   Знай. Если даже Тярлан отвернется от меня, я, я до последнего вздоха буду противиться этому союзу! И тебе тоже советую одуматься! Иди и поговори с ним! Пусть и он откажется от этой дурной затеи. Я поженю его на дочери Камрана Амираслоновича! Я не могу допустить того, чтобы какая – то плебейка хозяйничала в моем доме! – вымолвила Дильшад, решительно тряся головой.

–   Ну, всё, Дильшад, бал окончен! Меня ни в грош не ставишь, хотя бы не торгуйся судьбами детей. Ну, будь же совестливее, оставь их в покое. – ответил Фикрет, повышая тон.

–   Это мои дети, и мне решать, что лучше и что хуже для них! Фикрет, заруби себя на носу, ни Ганира, ни Тярлан не свяжут свою судьбу с нищими! Ишь как размечтались, словно Шахбаз посыпал нас с головы до пят розами, а она будет гнать для нас розовую воду[1]. Фикрет, и моему терпению есть предел! Клянусь Аллахом, если ослушаетесь меня, сожгу этот дом со всеми его потрохами! Я не смогу жить с людьми, которых не переношу на дух! Не смо – гу! Тебе что, ты с утра до ночи на работе. Что, я должна всякий раз сталкиваться лицом к лицу с особой, которую от всей души буду презирать? – распирала от злости Дильшад.

–   А тебе и не придется натыкаться на нее? Ведь у Тярлана же свой собственный дом. Они вместе переберутся туда, и она не будет тебе досаждать. – попытался Фикрет хоть как-то повлиять на жену, но она не сдаваясь, твердила:

–   А как насчёт свадеб и трауров? Это не ты, а я, Дильшад, должна буду сопровождать её на такие мероприятия. Что я должна из - за неё краснеть перед женщинами, которые не достойны быть пылью на моей ноге? – не скрывая своего возмущения, высказалась Дильшад.

–   Но ты же ни разу не встречалась с этой девушкой? – так и не поняв настойчивость жены, Фикрет старался достучаться к ее разуму: - Отчего же ты так небрежно о ней отзываешься?

–   Не беспокойся, - убежденно заявила Дильшад,- даю руку не отсечение, что и она не лучше Шахбаза. У твоих детей это в крови. Оба выбирают краюшку одной и той же бязи. – сказала она, разбивая вазу, стоявшую рядом с ней на столе.

–   Незачем злобу срывать на тарелках. – недовольно отозвался Фикрет, как Дильшад окончательно запаниковав, закричала:

–   Фикрет, хватит! У вас всех только одно намерение. Свести меня в могилу. - А потом, горько заплакав, она в истерике бросилась на кровать. Фикрет больше десяти лет, лишил свою жену всякой ласки. Он даже не помнил, когда в последний раз поцеловал её в знак любви в совместной семейной жизни. Но такой беспомощный вид Дильшад растрогал его. Он подошёл к ней, присел рядом, положил руку на её колено и заговорил заботливым голосом.

–   Ну, ну, успокойся. Не будь такой нетерпеливой. Так же нельзя. Заболеешь.

–   Прошу тебя, образумь его, образумь,– сказала Дильшад сквозь слёзы, поворачиваясь к мужу. Она сильно прижалась к нему, словно в комнате дул холодный ветер. Дильшад внезапно поцеловала мужа в губы. Фикрет вздрогнул от неожиданного ощущения. В этот момент, он поневоле вспомнил Жанну, чья забота и улыбка вселяли в него уверенность в себя. Он потрогал волосы Дильшад, упрятал своё лицо в её густых волосах, которые пахли шампунем, и обнял её всё крепче – крепче. Но в эту минуту можно было бы сравнить тело Дильшад потерявшее свою былую форму с плотью Жанны, пылающей от необузданной страсти. Она погашала в нём всякое желание. Но Фикрет привык к ней, с кем прожил тридцать лет. Он привык к запаху её тела, которое мог разузнать даже среди сотни женщин. Их совместная жизнь превратилась в привычный образ жизни, где не было допустимо говорить про каких - то чувствах и влечениях. Фикрет вспомнил те годы, когда хоть чуточку наслаждался от интимной жизни с женой. Он дотронулся до пуговицы её халата не по велению сердца, а по велению супружеского долга. Он взглянул на свою жену, которая лежала под ним, не двигаясь и не издавая ни единого звука. Он нагнулся к ней без всякого желания, а только для того, чтобы удовлетворить физическую потребность своего тела…Утром, когда Фикрет отправился на работу, в его кабинет зашёл судебный секретарь Джевдат, который поздоровался с ним и начал докладывать.

–     Фикрет бек, Доброе утро. На сегодняшний день, назначены два судебных заседания. К двум и к четырём часам дня.

–     Доченька,  присядь. У меня к тебе дело.

–     Какое дело? – спросила Ганира с интересом.

–     Короче, Тярлан влюбился в одну девушку. От тебя требуется завтра же сходить к ним. Конечно же, в сопровождении теток. Ганира, доченька, это деликатный вопрос и мне хотелось бы получить об этой семейке как можно точную информацию. Если верить Тярлану, то девушка из интеллигентной, но бедный семьи.

–     Это что, очередная шутка? – спросила Ганира, усмехнувшись.

–     Если бы девушка была из знатной семьи, как, по-твоему, Дильшад бы отказалась посватать её Тярлану? Вот поэтому-то у меня все надежды только на тебя. Завтра же познакомишься с этой семьей. Мне нужно собрать побольше сведений о них.

–     Ладно уж, пойду, но только с одним условием. Тярлан не должен узнать о том, что я была среди сватов, – ответила она, отзываясь на просьбу отца. - Если у тебя нет ко мне другого дела, то мне пора. – сказала она, торопясь выйти, так как Шахбаз ожидал её во дворе.

–     Ступай! – заговорил Фикрет повелительным тоном.

–     Папа как всегда в своем репертуаре. С домашними людьми себе ведет так же, как и со своими подданными. – прошептала Ганира. Как только она ушла с Шахбазом погулять, Дильшад, наблюдавшая за дочерью из окна, ворвалась в кабинет своего мужа в возмущённом виде.

–     Вот, пожалуйста, опять прицепилась к этому нищему. Чтоб поломалась твоя нога, когда ты к нему бежишь.

–     Дильшад, будь осторожной, когда выражаешься по поводу Ганиры! Разве тебе не стыдно, она же и твоя дочь, а ты всё время то и делаешь, что проклинаешь её. – разгневался Фикрет.

–     Ах, Фикрет, ах, она же разжигает меня без огня и пламени. И что, по - твоему, я не имею право её проклинать? Каждый раз, когда вижу этого Шахбаза, словно меня с головы до пятки обливают горячей водой! Я-то уповала на то, что она порвёт с ним, но, кажется, она даже не раздумывает об этом. Изо дня в день, становится еще ближе к нему. Ну, как, как я должна реагировать на это? Должна прыгать от счастья, что ли?

–     Дильшад, полно! – накричал Фикрет. - У меня уже голова распухла от твоего стона.

–     Я буду стонать до тех пор, пока ты не перестанешь пропускать сказанное мимо своих ушей! Эта стерва слушается лишь тебя, а ты ведешь себя так, как будто это тебя не касается. Поговори с этой невежей. Пусть отстанет она от этого голодранца!

–     А тебя не волнует будущее твоей дочери? – спросил он, удивляясь высокомерию своей жены.

–     А тебе не за что тревожиться насчёт её будущего. Я сумею найти для нее подходящую пару. А ты делай то, что тебе велят!

–     Дильшад,– нахмурился Фикрет, - не вмешивай меня в свои сомнительные затеи и не пытайся навязать мне свою волю. Мы с отцом Шахбаза давние друзья и я не собираюсь из-за твоих штучек портить с ним отношения. Да и Ганира ни за что на свете не расстанется с Шахбазом. Она его любит.

–     Любит?! Но, от этой любви нет никакого толка! Ты во чтобы то ни стало, обязан препятствовать из союзу!– заорала Дильшад, но Фикрет даже не считаясь с ее мнением, произнес:

–     Нет, с тобой бесполезно разговаривать. Лучше не надоедай и дай спокойно работать.- сказал Фикрет, спровадив жену из своего кабинета в гостиную. После этой беседы, она хоть и поднялась к себе, но никак не могла уснуть. Она позвала Саиду, попросила стакан молока и в час ночи заказала клубнику.

–     Сию же минуту, ханум. – ответила на ее просьбу Саида, спускаясь в кухню. А между тем, Фикрет немного поработав, вышел в гостиную, покурил сигарету и стал ждать возвращения сына, чтобы поговорить с ним по поводу женитьбы. Тярлан вернулся домой как всегда помятым и присел к отцу, даже не поздоровавшись с ним. Он почувствовал, что отец чем -то обеспокоен.

–     Папуля, похоже, у тебя есть, что мне сообщить, не так ли? – спросил он.

–     Иди и позвони девушке. Завтра в пять наши заедут к ним. – внезапно вымолвил Фикрет.

–     Живи сто лет, папуля, ведь ты не уронил мое слово. Обещаю, что в жизни не забуду твою доброту. – порадовался Тярлан. Он жил чувством дешёвой победы. Он думал о том дне, когда почувствует себя полноправным хозяином того чувства, которое он никак не мог понять и управлять ею. От волнения он испытывал нужду понюхать порошка и выдаваться непередаваемым ощущениям наслаждения. Он, сразу же прихватив трубку, позвонил Стасику, чтобы заказать новую партию кокаина….

Айбениз не смогла уснуть всю ночь. Она думала о том, как преподнести эту новость матери, которая всей душою противилась отношениям с Тярланом. Утром, она предпочла опоздать на уроки, но во чтобы то ни стало поговорить с матерью.

–   Мама, вчера вечером Тярлан позвонил мне. Сегодня в пять приедут сваты, – заявила Айбениз, застав врасплох мать. Рена не ожидала такого поворота событий. Она не хотела думать о другом муже для дочери, кроме Джавада. Но это было прекрасным поводом для того, чтобы разузнать о семье Тярлана получше.

–   Значит, они приедут через два часа? Ну что же, я всегда рада гостям,  – принужденно улыбаясь, выговарилась она… В назначенный час пришли гости. Рена подошла к двери и увидела перед собой трёх женщин, которые вошли в квартиру, даже не сняв обуви. А за ними зашла молодая девушка, которая культурно с нею поздоровалась. Гости видимо были из провинции. Но их одежда, аксессуары, драгоценности говорили о том, что по материальному положению они из состоятельной семьи, что является причиной их чванливости. Одна из женщин, зайдя в гостиную, оглянулась по сторонам внимательно с особой манерой. Вторая женщина ничем не отличалась от первой. А третья нарядилась настолько безвкусно, что с первого же взгляда оказывала на окружающих неприятное воздействие. Лишь Ганира не была столь надменной как её тёти. Она чувствовала себя комфортно и потому вечная улыбка не стиралась с её лица. Гости присели. Вначале последовала скучная тишина, но, а после, Рена взяв инициативу в руки, заговорила, обращаясь ко всем.

–     Я вас слушаю. – сказала она вежливо.

–     Даже не знаю, как тебя величать? – грубо заговорила старшая из сёстёр.

–     Реной. – ответила она, удивляясь тому, что с первой же встречи гостья обратилась к ней не на «вы», а на «ты».

–     Чудно, а мы как ты уже догадалась, тётушки Тярлана. А это её сестра, – представила она Ганиру.

–     Очень приятно, – ответила Рена.

–     Короче, нас сюда послал брат, чтобы мы познакомились с вами. Нам и самим весьма любопытно, кого же это выбрал себе наш племянник. – с насмешкой заговорила она, что не могло не оскорбить Рену. Но она, сдавливая обиду, заявила.

–     Двери нашего дома всегда открыты для добрых гостей.

–     Ну, тогда позови сюда дочку. Сначала познакомимся, а затем и поговорим.– произнесла старшая сестра Фикрета, как будто отозвалась о какой - то вещи.

–     Айбениз, доченька, подойди-ка сюда. – позвала Рена Айбениз. Айбениз зашла в комнату, не чувствуя ног от волнения. Она не могла поднять голову и посмотреть в глаза гостей. Из-за того, что они оглядывали девушку своего племянника так, словно оценивали товар на базаре, она съежилась. Но Ганира сразу же вскочив с места, побежала к ней, чтобы та не стеснялась и не чувствовала себя лишней в собственном доме.

–     Ну, зачем ты так напряжена? Здесь же нет посторонних людей. По воле Аллаха, если сможем прийти к согласию, то, в ближайшем будущем, станем родственниками. – заявила она, и Айбениз ответив на отзывчивость Ганиры тем же, пожала ей руку. Средняя из сестёр, понаблюдав за выходкой своей племянницы, тотчас же заговорила.

–     Не стой в сторонке! Подойди, да не бойся же ты, мы не людоеды.

–     Присядь! – в свою очередь вымолвила младшая сестра повелительным тоном.

Айбениз села напротив. Последовала тишина. Она испытывала дискомфорт под взглядом гостей. Наконец-то заговорила старшая сестра, прекращая её оглядывать;

–     Так, а сейчас объясни, как же ты познакомилась с Тярланом? Давненько ли вы знаете друг друга?

–     Нас познакомила наш общий друг Назрин. – ответила Айбениз. Ганира не ждала такого ответа. Она разгорячилась, так как прекрасно знала девушек того же сорта, что Назрин. «А может, это какая та уловка, нежеланной участницей, которой оказалась и я по милости отца?» - спрашивала она себя. А потом, взяв себя в руки, попыталась уточнить позицию Айбениз:

–   А ты давно знаешь Назрин? Вы с ней близки или как?

–   Нет, мы просто вместе учимся, – ответила та, качая головой. Рена вмешалась в разговор с новым вопросом.

–   А почему не пришла мать вашего племянника? – спросила она старшую тётю.

–   Кто, Дильшад ханум? Да видишь ли, она себя не очень-то хорошо чувствует. Бог даст, и с ней встретитесь. – сказала та, принудительно улыбаясь. Рена сразу же подумала; «Ну и дела. Они, эти достопочтенные ханумы, не позволяют себе в обращении с незнакомой женщиной обратиться к ней уважительно, а когда речь доходит до матери какого-то Тярлана, заставляют окружающих воспринять её должным образом, отзываясь о ней, как о самом почтенном человеке, в чём я уже сомневаюсь. Ну, если тёти парня такие высокомерные, то какова же его мать». А после, подмигнув дочери, повелела ей принести чаю, как старшая сестра Фикрета, поняв намёк, заговорила.

–   Не утруждайтесь. Мы и так собирались уйти. Встретимся, если на это будет божья воля.

Они встали. Оделись, обулись. А когда собирались выйти, старшая сестра Фикрета, оглядываясь по сторонам, высказала своё отношение, касательно квартиры.

–     Ну и тесно же у вас, – сказала она, шныря глазами всю квартиру.

–     Слава богу, гости не жалуются. – ответила Рена с приподнятой головой. В отличие от других гостей, Ганира вежливо простилась с Реной и с Айбениз, а когда собиралась выйти, внезапно повернулась в сторону своей будущей невестке и спросила:

–     А ты уверена, что не ошиблась в выборе?

Айбениз покачала головой в знак согласия. Ганира спустилась самой последней, когда сёстры Фикрета уселись в машине.  

–   Что у тебя за привычка? Застревать долго в ненужном месте. Даа, после обручения с Шахбазом, ты просто влюбилась в людей из его круга. Сколько можно повторять, будь хотя бы немножко скромнее. Не преклоняйся перед каждым.  – начала отчитывать её Насиба, старшая сестра Фикрета.

–   Ну что мне делать? Сколько бы я не старалась, но мне никак не походить на вас. – усмехнулась Ганира.