–     Нет, они живы! Они не могли умереть! Они не могли оставить меня одну! Вот увидишь, ты только помоги мне выбросить эти камни  в сторону. – заплакала она, прося его о помощи. Джавад хоть и сомневался в том, что они собирался сделать, но всё же он не посмел ослушаться девушки и бросился ей помочь. Они полчаса возились с камнями, когда она наконец-то нашла тела близких. Джавад схватил её и закричал громко, чтобы та совсем не свихнулась.

–     Гюлебетин, мы должны уйти! Уже слишком поздно, все равно ты не сможешь им помочь. Они все мертвы!

–     Нет, я никуда не уйду! – кричала она на всю улицу и сопротивлялась Джаваду, колотя кулаками его руки. - Я останусь здесь! Я не могу оставить их, мы должны закопать их в землю.

–     Гюлебетин, у нас нет на это времени. Мы должны спастись. – убеждал девушку Джавад.

–     Родные мои, в чём же они провинились, что они так жестоко с ними расправились? Ох, мои родные, ах, мои родные, ну как мне жить без вас?- причитала девушка своих родных, когда Джавад потащил её за собой.  Жители города бросались в бегство. Часть из них пустилась за помощью в направлении аэропорта, а другая часть двигалась в направлении реки Гаргар. Армянские формирования напали на город на БТР – ах и ракетами Алазань, в результате, чего сожгли Ходжалинский аэропорт. В аэропорту погибло около ста пятидесяти человек. В оккупации города активно участвовал 366 мотострелковый полк Совесткой Армии, дислоцированный в городе Ханкенди. Бой продолжался и после оккупации. Мужчины не сдавались, а защищали свой город дворами, улицами, переулками. Армянские формирования расстреливали всех на ходу, увозя все ценные вещи из домов и жилых зданий. Военные трофеи увозили в направлении Ханкенди. Военная техника неслась по городу, учиняя разрушения и давя всех, кто стоял на его пути. Посты сравняли с землёй. Пост Агила Кулиева стоял на краю асфальтной дороги, а точнее, на пути Ходжалы – Ханкенди. Первый удар врага начался именно с этой стороны. Во время жесточайших боев в городе, боевая техника врага столкнулась с сопротивлением 16 солдат Министерства Обороны. Они стреляли по армянской и русской пехоте. Враг отступал со страху, но сразу же возвращался, стреляя по каждой тени, что появлялась в темноте. Стрельба продолжалась долго. Армянские формирования и солдаты 366 мотострелкового полка, нападая на маленький городок, мощной силой обстреливали его из БТР и БМП, после чего войска оккупировала пустые здания и улицы. Город не сразу взяли. Оккупация аэропорта продлилась долго. Слышались автоматные очереди. После аэропорт обстреливался снарядами со стороны Каладараси и Гасанабада. Жители города, которые двигались в направлении реки Гаргар, искали на её берегах своих близких, переплывавших реку. Мужчины таскали детей и женщин. Люди надеялись, что путь спасения на том берегу Гаргара. …

Джавад привёл медсестру на территорию аэропорта. Они оба сильно устали. В глазах проныры появилась какая-то пустота, в которой Джавад не узнавал прежнюю весёлую и жизнерадостную Гюлебетин. Он старался взбодрить её.

–     Гюлебетин, вставай, осталось совсем немного, – сказал Джавад, цепляясь в неё всё крепче. Он только теперь заметил, что Гюлебетин ранена в плечо. Джавад потерял голову. Он не соображал, как помочь ей, когда под рукой не было ни бинтов, ни лекарства, ни хирургических инструментов. Он в ту минуту задумал отнести её в одноэтажное здание, с которым столкнулся в аэропорту. Там никого не было. Джавад свалил её на стулья, стоявшие у двери. - Сестрица, ты только жди меня здесь и никуда не уходи. Я сейчас. – сказал Джавад, побежав в другие комнаты. Он копался повсюду, ища медикаменты, хотя их нигде не было. Джавад нашёл бутылку спиртного, снял с себя майку и побежал обратно. Он занялся обработкой раны, после чего завязал её майкой всё крепче и крепче. - Гюлебетин, мне не удалось вытащить пулю, - сказал Джавад, - ну ничего, ты только не сдавайся, потерпи немножко, вот закончится эта суматоха и я сразу же отвезу тебя в больницу.

–     Братец, дай мне воду. Пить хочется. – ответила Гюлебетин, облизывая сохнувшие губы.

–     Сию минуту. – сказал Джавад, доставая солдатскую флягу, которую нёс с собой. – не пей много. Через полтора часа глотнешь еще. А сейчас лучше присядь. Немножко отдохни. А потом мы продолжим свой путь.

–     Братец, мне хочется спать. – шепнула Гюлебетин. - Я немного высплюсь, хорошо? Но а ты никуда не уходи, не оставляй меня одну.

–     Не бойся, я здесь, рядом. И никуда не собираюсь уходить. – ответил Джавад, присев на полу. Он вспомнил тот Кровавый январь, который он начал забывать, став свидетелем того, как пал целый город. Он думал о Медине, которую он оставил одну и без внимания. Но он радовался тому, что не бросил Гюлебетин в такую тяжёлую минуту. Джавад вздремнул минут пятнадцать, когда какой-то солдат бросился их спасать. 

–     Что вы здесь делаете? Разве не видите, аэропорт-то горит. Выходите на улицу. Быстро! А то с минуты на минуту все это полетит к чертям. – закричал он, вытаскивая их обоих на улицу.

–     Братец, куда он нас ведет? – спросила Гюлебетин, не понимая, что твориться вокруг. Но когда она вышла, то увидела сильное пламя, которое окутало территорию аэропорта. - О, Аллах, да что же это такое? – закричала она, схватив голову обеими руками.

–     Не бойся. Я рядом, рядом. Мы сможем выйти отсюда. Ты только скажи, ты можешь ходить? Можешь? – заорал Джавад, упрашивая проныру. Гюлебетин покачала головой, и они присоединились к той толпе беженцев, которые бежали от пуль. Джавад лишь потом узнал, что впереди шёл Алиф Гаджиев - начальник Ходжалинского аэропорта, который собирался вывести мирных жителей на территорию Агдамского района, двигаясь в направлении Кетинских гор, чтобы пробраться в село Шелли. Отряд двигался по горному пути, покрытому снегом. Стемнело. Джавад хотя не мог разглядеть людей, измученных от голода и жуткого холода, но он чувствовал, как им трудно передвигаться,  в надежде спастись от вражеской пули.  - Терпи, сестра, потерпи. Только не стой на месте, двигайся. А то ноги замерзнут.– говорил Джавад, таская её за собой. Они уже подошли к Нахчиванику. Возвышенности вблизи Аскерана, Нахчиваника, Агаземина, Дахраза, и села Кетик были захвачены армянами, где дислоцировалась многочисленная техника и военные силы. Движение в сторону Агдама, после преодоления сёл и возвышенностей, оказалось тяжёлой ношей. Но голодные и измученные мирные жители двигались, противостоя этим трудностям. На склоне горы двигались беженцы, а на её вершине стояли вооруженные армянские боевики. Люди боялись пикнуть, чтобы те не заметили женщин и детей. Молодые женщины, которые несли на руках двух – восьмимесячных младенцев и двухгодовалых детей, измученных жаждой и голодом, двигались по горному склону на коленях.  Дети начали визжать, не пережив голодовку. Молодые матери суетились со страха. Нельзя было, чтобы враги услышали плачь детей, и истребили мирных жителей. Они решили закопать младенцев в сугробе. Когда они доставали оттуда детей после ухода армян, то из сугроба выходили мёртвые дети, чьи трупы, обезумевшие матери оставляли на поле после долгих оплакиваний. Джавад онемел, наблюдая такую страшную картину. Больше всех бесилась Гюлебетин, которая, взглянув на вершину горы, шептала под нос;

–     О, Всевышний, разве ты не видишь, что здесь твориться? Они же истребили всех людей, накажи их, накажи! Ну, ничего, пусть посмеет кто-то из них подойти ко мне, да я как волк, истерзаю их всех! – говорила она, пригрозив врагам. Джавад также мучился от чувства ответственности за невинные души. Если бы не они, то он бросился бы в открытую битву, расстреляв первого попавшегося на его пути. Но в данной ситуации, он не имел права рисковать жизнью посторонних. Наконец армяне заметили их на склоне горы, после чего началась сильная стрельба. Джавад попросил Гюлебетин нагнуться. Он присоединился к солдатам и Алифу Гаджиеву, который боролся за жизнь измученных жителей Ходжалы. За это время малое число беженцев сумела пройти дорогу и перебраться в село Шелли. В такой ситуации даже не помогала рация, некого было вызвать на помощь. Алиф остановился, заметив, что магазин автомата пуст. Он не успел заменить его, как шальная пуля попала ему прямо в лоб. Он упал на белый снег, опрокинув голову и сразу же скончался. «Люди добрые, нашего Алифа убили!», - закричала кто-то из пожилых женщин. Многие из них попали в плен около села Нахчиваник. Джавад бросился в направлении Каладиби вместе с Гюлебетин и с десятками женщин, последовавшими за ними…

Ту часть беженцев, которая попала в плен вблизи села Нахчиваник. ждали армянские пулемётчики и военная техника. Как только они встретились с ними с лицом к лицу, их тут же расстреляли. Половина беженцев, двигающаяся в направлении села Абдала – Гулаблы Агдамского района, попала в плен численностью девяти человек. А те, которые спаслись благодаря Алифу Гаджиеву, перешли в Агдам только 27 февраля.

 После нападения в Ходжалы, некоторые жители двигались по железной дороге в сторону Аскерана и села Нахчиваник. Они повернули в сторону Дахлаза. Решили двигаться по Кетиским горам. Слышали, что жители Малыбейли нашли спасение именно в этом направлении. Оставалось совсем мало. Им понадобилось перейти лес и горы, после чего спустились бы в село Абдала – Гулаблы. На склоне горы армяне ближайших сёл срезали дорогу. Люди попали в плен к этим головорезам. Они обкрадывали пленных, издевались над ними, отрезая у них носы, уши, груди у женщин и половой член у мужчин. Их гоняли как скот в сторону Харова, они все ходили в лохмотьях. Многие умирали на дорогах, не вытерпев холода. Старики теряли силы, валились на землю и передвигались на четвереньках.

Итак, 26 февраля 1992 года запомнился кровавым днём в памяти выживших жителей Ходжалы. За одну ночь истребили тысячи азербайджанцев. Две тысячи жителей бросились в бегство по разным направлениям, где их поджидали вооруженные армянские боевики. Первыми в город ворвались наемные солдаты 6 – ти полков, которые превратили город в руины. Потом их заменили другие, которые выносили трупы на окраину города и закапывали их в общей могиле. В коридоре, расположенном между рекой Гаргар и Аскераном, дислоцировались армяне, которые стреляли со всех сторон, мешая жителям пройти это препятствие. Здесь матери тоже убивали детей, чтобы другие могли благополучно добраться до цели. Всего два отряда перешло реку Гаргар, пробрались в село Шелли, а оттуда в Агдам…

Магазин автомата Джавад был пустым. Он пользовался им только как средство передвижения. Он опирался на него, вдавливая землю прикладом оружия. Гюлебетин перекинула руку на шею Джавада и всеми силами старалась, чтобы он не мучился от тяжести, хотя это ей никак не удавалось. Они напоминали живых мертвецов, которые шагали, куда глаза глядят, лишь бы отдалиться от этих мест и найти какую-то пристань.

–     Ох, братец, тебе лучше оставить меня. Я и так обессилена. Я обуза для тебя. Ты не должен погибнуть. У тебя еще есть шанс на спасение. Я прошу тебя, оставь меня и уходи, слышишь, уходи. – попросила Гюлебетин, когда почувствовала, что у Джавада иссякли силы.

–     Нет, я ни за что тебя не оставлю. – возразил Джавад, пыхтя от усталости. - Я же обещал Шюджаету. Я не брошу тебя, они даже твоего трупа не увидят. Вставай и облокотись на меня. Мы еще можем остаться в живых. У меня еще есть силы нести тебя.

Вдруг одна из женщин закричала.

–     Здесь дороги нет. А впереди пропасть. Куда же нам идти?

–     А может, немножко передохнем? Мы и так устали, нам не передвигаться. – ответила другая.

–     Нет, не стоит задерживаться, лучше идти дальше. – отозвалась третья. 

–     И куда нам идти, а? Не видишь, впереди-то пропасть. – сказала Гюлебетин.

Вдруг слышался крик сзади.

–     Вай, армяне! – закричала молодая женщина и побежала в сторону Джавада, как её сразу же сбили. Она испустила последний вздох, когда упала в объятия доктора. Вооруженные армянские боевики окружили беженцев с четырёх сторон. Все начали суетиться со страху. Джавад скрепил зубы и был готов драться с ними,  в то время как Гюлебетин остановила его словами;

–     Не надо, братец. Они застрелять тебя и даже не пожалеют. Ты один, а посмотри их сколько. Они вооружены до зубов, а у тебя пустой автомат. Не надо.

–     Отпусти, Гюлебетин, не мешай мне!– рычал Джавад, - Я должен хотя бы убить одного или двух из них! Отпусти!

–     Клянусь Аллахом, что не отпущу. Ну, сам подумай, если тебя убьют, что будет со мной? Ну, ты же обещал Шюджаету, что будешь защищать меня до последнего вздоха. Тебя тоже ждут, у Медины душа ушла в пятки из-за волнения. Ты нужен им, слышишь, ты нужен своему ребенку. – напомнила ему Гюлебетин о данном обещании и о его жене. Армяне смеялись, указывая пальцами на девушек, которые тряслись от холода и страха. - Смеетесь, ну и смейтесь! Но знайте, смеется тот, который смеется последним. – сказала Гюлебетин, наблюдая их и прячась за спиной Джавад. Вдруг один из них заметил девушку, которая приглянулась ему с первого же взгляда.

–     Ес шан ахчика имна (Эта сучка моя). – сказал он на армянском, оглядывая Гюлебетин с головы до ног. Жители Ходжалы прекрасно владели армянским языком. Гюлебетин сразу поняла намерение армянина с тоской, прислоняя голову к плечу Джавад. Он не понял, что болтал армянин, указывая на Гюлебетин. Он оглядывался по сторонам тупым взглядом. Гюлебетин повернулась назад и увидела глубокую пропасть в трёх шагах от себя. Тот армянин, который положил глаз на проныру, медленными шагами шёл в её сторону. Джавад заслонял её телом, но Гюлебетин нынче больше всего страшила то, что ей невольно придется стать свидетельницей смерти молодого доктора и своего бесчестия. Она взглянула на эту пропасть и в даль, где виднелись снежные склоны недоступных гор. Она вспомнила слова, которые она с уверенностью вымолвила в присутствии Джавада и Шюджаета. «Гюлебетин лучше умрёт, чем попадет в руки этим кровопийцам. Если меня ждет гибель, то я предпочитаю умереть здесь, в своем родном крае. И не пытайтесь меня уговаривать, все равно у вас ничего не выйдет. Я не такая уж слабая, чтобы бояться смерти». Час настал. Она, наконец - то нашла путь спасения в этой глубокой пропасти. Гюлебетин призвала Джавада, которому действительно было трудно понять ситуацию.

–     Братец, если увидишь смугляка…,- сказала она, – а ты обязательно его увидишь….скажи ему, скажи…, что Гюлебетин любила его большей своей жизни. И ушла она из этой жизни с любовью в сердце.

Джавад не успел удержать её, как та канула в небытие. Он остолбенел от ужаса, нагнувшись к краю ущелья. Он взглянул на эту пропасть, задыхаясь от слёз. Гюлебетин лежала на большом камне вниз головой. У неё была сломана шея. Она лежала лицом к югу, в ту сторону, куда обращается мусульмане при молитве. Джавад заметил, что тот армянин, из-за которого Гюлебетин решила покончить жизнью, дабы не попасть в руки врага, с чувством жалости посмотрел в пропасть, тряся головой. Джавад не смог удержать свой гнев и бросился к нему, вступая с ним в рукопашный бой. Он присел на него, избивая его крепкими кулаками, да так, что все лицо армянина было в крови.

–     Умри, сдохни, подлец, мерзавец, чтоб ты сгнил! – кричал Джавад, чьи глаза расширились от гнева. За то время, что Джавад возился с армянином, привлекая внимание других боевиков, девушки, попавшие в окружение, последовали за Гюлебетин, бросаясь в пропасть. Они с сильным ударом катились в глубину пропасти. Многие из них не погибали, а стонали от боли, сломав кости и позвоночники. Боевики, увидев самопожертвование девушек, оставили Джавада, бросаясь к девушкам. Десяток из них притащили в сторону, дергая за волосы. А когда всё -таки им удалось разминать Джавада с тем армянином, другой армянин по имени Мовсес, помешал Саркизу застрелить Джавада, оттолкнув дуло ружья.

–     Мовсес, гижвелес? Инчи чтожени хпем ес шантуген? ( Да ты что, Мовсес, почему не дал убить этого сукина сына?). –сказал Саркиз, тряся его от злости. Мовсес оттолкнул Саркиза в сторону.

–     Ара. Корсан? Честенун бижишка? Ара. Есенч арун – арун минайи. Ес шантигын мези бетха. Нира еткорт чурес. Мерги гатсов хпи пете ваге. (Ты что, и вправду сошел с ума, не видишь, он же доктор. Ара, не смотри на меня так, он может еще нам пригодиться. Ты лучше побей его, чем лишить жизни), – сказал Мовсес, возвращая ему винтовку. Саркиз бросился на Джавада, которого удерживали другие солдаты. Он сильно его избил, а потом, прикладом ударил по затылку, после чего Джавад потерял сознание и лицом вниз упал на землю.  Его бросили в маленький грузовик. А тех девушек, которые не успели лишить себя жизни, ждала страшная участь. Армянский солдат по имени Гурген вместе с Мовсесом выбрали из пленных девушек двоих и свалили их на землю, разорвав их платья в клочья. Девушки сопротивлялись, пытались защитить себя, но, а после, осознав, что им не удастся осилить врага из-за бессилия, кричали и плакали, перекатываясь с ними по земле то в одну, то в другую сторону.

–     Не трогай меня своими руками! Подлец! Свинья! – кричала одна из них, царапая лицо врага. Но они были намного сильнее и потому с лёгкостью овладели девушками, не взирая на их крики. Другие пленные женщины закрывали лицо руками, чтобы не видеть такого зверства. Они закрывали уши, чтобы не слышать воплей невинных жертв. Они также думали о своей участи, оплакивая себя и тех, которые прямо у них в глазах простились со своей честью. После близости с девушками, Мовсес с Гургеном схватили их за волосы и потащили к стволу дерева. Их подняли на ноги, и отсекли им головы, вонзая их на какую-то палку, а её в землю. Длинные волосы этих невинных душ касались земли кончиком, а холодный горный ветер развевал их в разные стороны, словно лелеял их в своих объятиях. Многие из женщин, чьи нервы не выдерживали подобного свинства, теряли разум. Армяне гоняли их в сторону Аскерана, отрезав некоторым груди, уши, пальцы. Пленные двигались в указанном направлении. Их следы оставались на белом снегу, а кровь, текущая из ран, оставляла красные следы под ногами.

Те беженцы, которые двигались в направлении Агдама, пройдя мимо села Нахчиваник,  столкнулись с вооруженным нападением. Их всех загнали в свинарную ферму и расстреляли прямо во дворе, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Спустя три часа на ферму прибыли представители Красного Креста. Когда они спросили;

- Мы получили информацию о том, что вы жестоко расправляетесь с азербайджанцами. – то боевики сразу же распространили дезинформацию.

- Да вы что, разве мы можем расправляться с безоружными людьми? – произнесли они - Это все вранье! Напротив, все эти долгие годы эти турки убивали и терзали  нас. Мы просто обороняем нашу позицию. И все.

- А что это такое? Как вы можете это объяснить?  - спросили представили Красного Креста, заметив море крови во дворе.

- Ах, это, ара, это же не человеческая кровь, не видите, мы же стоим на территории фермы, а то, что вы видите это кровь свиньи. Вот захотели полакомиться свининой. Вы тоже не стойте в стороне. Проходите, будьте нашими гостями. – ответили армяне, приглашая гостей в дом. Первой жертвой войны становится правда. Так начали скрывать многочисленные бойни, в результате которых истребляли азербайджанцев на их собственной земле. Международная общественность узнала лишь о ложных сведениях, так как истинные факты в любом случае искажали. Карабахская правда распространенная средствами массовой информации Республики оставалась недоказанной. Таким образом, крик и зов нации, хотя и звучал эхом на каждой окраине, в каждом уголке этой страны, её всё - таки не было достаточно для того, чтобы к ней прислушалась оглохшая мировая общественность…

Джавад лежал в грузовике без сознания. А грузовик передвигался в сторону Аскерана горной дорогой, покрытой снегом. В тумане Джавад слышал хриплый голос пьяного армянина,  который напевал народную азербайджанскую песню «Сары гелин»[1] («Блондинка»), искажая весь текст так, как ему заблагорассудиться. У Джавада не открывались глаза. Ему снился странный сон. Айбениз шагала к нему, пробираясь через толпу со словами; «Джавад, это я, Айбениз. Разве, ты меня не узнал? Не узнал?». Толпа, которая мешала ей передвигаться, была одета в какие-то лохмотья. В глазах людей было пустое выражение, а в лицах отражались следы долгих страданий. Айбениз приближалась к нему, не взирая на странствующих. «Джавад, держи мою руку. Я вытащу тебя оттуда», - говорила она, потягивая ему руку помощи. Но самое странное было в том, что, как бы Джавад не старался подойти к ней, расстояние между ними возрастало. Джавад почувствовал себя на краю обрыва. Он свалился в эту пропасть, хотя не получил никаких ранений. Он попытался выйти оттуда, а оказалось, что он суетится в болоте, которое притягивает его ко дну. Айбениз стояла над пропастью и кричала; «Джавад, протяни руку! Бери палку. Подтянись!». Джавад кричал ей в ответ; «Айбениз, мне не выбраться!», сказал он, взглянув в то липкое вещество, к которому он так прилип. «Это же не болото, а целое озеро человеческой крови и мяса». В том озере, куда свалился Джавад, плавали части человеческого тела. Чьи-то отрезанные руки тянули Джавад в глубину, стараясь удушить его. Джавад очнулся. Резко открыл глаза. Услышал отвратительное пение армянина. Вокруг было темно. Джавад привстал и схватил затылок левой рукой, почувствовав тупую боль в той части. В эту минуту он думал лишь об одном. Как заставить врага замолчать. Джавад начал искать в темноте какой -нибудь инструмент, чтобы с его помощью пришить врага. Вдруг он в темноте заметил, что в грузовике валяются руки, ноги, отрезанные головы и другие части тела зарезанных азербайджанцев. Среди них были люди разного поколения. Джавад едва достал с левого края грузовика какую-то монтировку, как сразу же начал двигаться вперёд, стараясь не задавить тела мёртвых. Он дошёл до салона автомобиля. Схватил голову армянина и вытащил его наружу, ударив монтировкой по голове. Кровь забрызгалась лобовое стекло автомобиля. Пьяный шофёр не ожидал, что какой-то  раненный турок набросится на них на полдороге.

–     Ара. Твою мать! – закричал он, теряя управление. Грузовик уже заехал на территорию Аскерана, где стояли вооружённые до зубов  армяне. Они, увидев издалека такую картину, побежали к машине.

–     Рачик, постой, ара, постой. – закричали они, помогая ему убавить скорость и притормозить около электрического столба. Потом полетели камни в сторону Джавада. Он держал голову от нанесённых ударов. Ему сломали пару ребёр, после чего избитого доктора притащили в ближайший хлев и закрыли на замок. Когда он очнулся, то увидел десяток пленных – мирных жителей Ходжалы, которые не смогли улизнуть от внимания врага. Среди них были и трое солдат национальной армии, которых прикрепили к стене цепью, куда в принципе привязывают скот. Джавад снова почувствовал сильное головокружение. Среди пленных нашёлся человек, который в тот же миг узнал молодого доктора.

–     Сынок, это ты? – сказал один аксакал, бросаясь к нему.

–     Да, дядюшка, это я, Джавад. – ответил Джавад, узнав отца одного омоновца Джаваншира, которого он спас от смерти,  - А где это мы? – спросил он позже, оглядываясь по сторонам.

–     В Аскеране. Добрались они до нас в Кетике и силой привезли всех нас сюда. Нас было всего то двести – триста человек. Большинство из нас умерли в дороге, а тех, которые хотели бежать, расстреливали на месте. Живых закрыли в этом хлеве. Теперь лишь Аллаху известно, какая участь нас всех ждёт. – ответил старик.

–     Безбожники! Не дают нам даже куска хлеба, чтобы мы хотя бы покормили своих детей. Но ведь они же тоже люди, ведь их же тоже родила мать. Ведь в их груди тоже бьется сердце. – сказала какая-то женщина.

–     Да ты что, если бы они и вправду были бы людьми, то их руки не пачкались бы в крови стольких невинных людей. Разве ты не видела, как жестоки они были не только к солдатам, но и к мирным жителям. Нынче нужно молиться, чтобы не было хуже того, что нам пришлось пережить. – проворчал старик.

–     Дядя, а где Джаваншир? – спросил Джавад. От неожиданного вопроса старик затосковал и расплакался.

–     Сынок, а ведь ты не забыл имя моего сына. – со слезами в глазах отозвался старик. - Где мой сын? Убили они моего сына, расстреляли прямо перед моими глазами. Я еле – еле успел закопать его труп в землю. А потом хотел выйти из леса, как…эти кровопийцы и меня схватили.

–     Дядюшка, мир праху его. – со скорбью ответил Джавад, - Но пусть не склоняется ваша голова. Ведь Джаваншир-то умер не зря, он умер, защищая свою родину. Он стал шехидом, таких людей, как он не оплакивают, им преклоняются. Отец, не склоняйся перед врагом, чтобы он не смог порадоваться твоему горю. Держись, отец, держись.

–     Ты назвал меня отцом? – дрожащим голосом спросил старик. - Да буду я жертвой у твоих ног.

В хлеве стояла тяжёлая тишина. Вокруг было сыро и холодно. Многие пленники заснули, а остальные старались согреться, прижимаясь друг к другу. Вдруг откуда-то раздался плачь матери. Все обернулись в ту сторону.

–   Что это с ней? – спрашивал один другого. Из крайнего угла поднялась молодая женщина, прижимая в объятиях десятилетнего мальчика. Она прошла вперёд и остановилась перед пленными, вопя от гнева;

–   Мой малыш, мой сыночек не смог выдержать голода. Люди, это они, эти вандалы убили моего ребёнка, они уморили его голодом! Ведь он только, только радовался жизни, а они лишили его от этого удовольствия. Да будьте вы все прокляты! Убийцы окаянные!

Мать бросилась к двери и, не боясь, что кто-то расстреляет её. Стучала по ней, словно призывая врага к бою. Дверь отворилась, и на пороге хлева появился армянин по имени Сурен.

–     Ара, сука! Почему орёшь, как ослиха? – спросил тот, отталкивая женщину в сторону.

–     Это ты, осел, это ты, свинья, это ты убил моего ребёнка! Это ты причинил матери неизгладимое горе, пережить смерть своего дитя! Пусть Аллах покарает тебя за это! – сказала она, поцарапав лицо Сурена. Сурен взял её и с силой оттолкнул к стене, она ударилась головой. Разгневанный армянин заколол штыком несколько пленных, которые бросились ей помочь. Джавад получил ранение в ногу и ударился о землю, корчась от боли. Отец Джаваншира оттащил его в сторону, зажимая бедро своим ремнём. Мать мёртвого мальчика хотя и упала, но сразу же встала и бросилась на Сурена, который вытащил нож и пырнул её в брюхо, выворачивая наизнанку кишки молодой женщины. Когда та повалилась на землю, Сурен, плюнув в её сторону, сказал; 

–     Получай, сука. Ведь ты этого хотела. А теперь сдохнешь, как собака. – произнёс армянин, обмотав её кишки вокруг заржавелой ручки деревянной двери. Он начал притягивать её к себе, причиняя женщине непостижимую боль. Женщина страшно мучилась, но никак не могла испустить последний вздох. В это время из последних рядов вышла какая - то девушка. Она прошла вперёд и нагнулась над измученной матерью. Она достала из носков маленький ножичек, который она еле – еле успела взять с собой для самозащиты, когда покинула город, и вонзила прямо в сердце страдающей жертвы после того, как она попросила её об этом.

–     Сестричка, я…умоляю…тебя. Убей….меня…убей, – едва произносила она, задыхаясь от боли. Когда она наконец-то скончалась, окаменевшими пальцами прицепившись к платью своей «спасительницы», солдаты национальной армии, прикрепленные цепью к стене, с облегчением промолвила;

–     Ну и  львиное же у нее сердце, наконец – то избавила бедняжку от мучения.

Сурен ничего не подозревая, продолжал глумиться над бедняжкой. Но он зашёл в хлев, когда не услышал крика своей жертвы и увидел такую картину. Девушка лет двадцати – двадцати двух лет сидела около мёртвой женщины, которая лежала в середине хлева с воткнутым в сердце ножом.

–     Стерва! Лишила нас такого удовольствия. – закричал Сурен, пинав её ногой. Когда он вышел, женщины бросились к сей бесстрашной девушке, и окружили её, унося с собой в глубину хлева. Они думали, что всё обошлось, что её не тронут. Но не прошло и десяти минут, как Сурен вернулся обратно с двумя наёмными убийцами.

–     Найе еси ганчуха. Нрат дарси данк емуснерин дарселни[1] (Вот эта стерва. Давай проучим ее, чтоб это послужило для других уроком). – сказал он на армянском языке, указывая на девушку.  Её схватили и притащили к двери. В хлев зашли ещё двое, направив дуло автомата в сторону пленных.

–     Если кто – то посмеет к ней подойти, то расстреляем всех вас до единого. – сказали они, нацеливаясь на беззащитных людей. Сурен свалил её на землю, а наёмный негр снял с неё нижнее бельё, порвав одежду. Пленные плакали. Кто-то из женщин не выдержала;

–     Это же грех, это же большой грех. Она же девственница. Отпустите, пожалейте ее.

–     Значит, девственница? – с радостью воскликнул Сурен, - Ну, это совсем меняет дело. – произнёс он шёпотом и свалился на неё всем телом. Невинную девушку начали насиловать по очереди, не обращая внимания на проклятия, звучавшие в их адрес и не содрогаясь от воплей пленных. Солдаты, привязанные к стене, дёргались в сторону, пытаясь спастись от железных оков. Но они никак не могли вырваться на свободу и спасти бедняжку от оголтелых палачей. Только Джавад подошёл к ним близко, и то ползая по земле, словно он в таком состоянии мог помешать врагу и противостоять ему. Его ударили ногой и отбросили в сторону, как ненужную вещь. После того, как всё закончилось, Сурен направил дуло ружья в сердце девушки, которая была без сознания и выстрелил. Тела мертвых, притащили из хлева во двор. Некоторые пленные свихнулись, метались по хлеву, разговаривали сами с собой и смеялись, не замолкая ни на минуту. Через три дня в хлев загнали новых пленных. Рана Джавада, кровоточащая из затылка, постепенно заживала. Сломанные ребра не отряслись, и потому он дышал с трудом. А рана на ноге была достаточно глубокой, отчего Джавад не мог ходить самостоятельно. Пленные сделали перевязку, применяя вместо какого – либо раствора землю. От боли он не мог даже вздремнуть. На следующий день половину пленных, в основном, стариков отвезли в неизвестную сторону. Вечером, когда Джаваду всё же удалось поспать, положив голову на плечо отца Джаваншира, ему показалось, что кто-то поёт голосом Гюлебетин. Джавад проснулся и оглянулся по сторонам, внимательно прислушиваясь к голосу. Голос раздавался со двора, где-то совсем близко. За деревянной дверью хлева пели райским голосом последний куплет из «Сона бюлбюллер» - «Наших соловьёв» покойной Гюлебетин.

Все в округе говорят,

О влюблённых говорят,

О той любви, что вынес я,  

Не вспомнят и не говорят.

Ай, наши соловьи,

Ой, наши соловьи.

–     Кто это поет? Гюлебетин, это ты? Ответь, это ты? – шепнул Джавад, стараясь узнать поющую девушку. Джавад с трудом отломал кусок гнилой двери и взглянул во двор. Армянские боевики поднялись в дом, где выпивали спиртного и громко смеялись, курлыкав на армянском. Ту девушку, которая пела таким чудным голосом, привязали к грушевому дереву за длинные волосы. Она то и дело притягивалась к верху, чтобы как-то ослабить боль. Но силы были на исходе, и она резко отпускала волосы, отдёргиваясь всем телом  вниз. - Если так будет продолжаться, то волосы этой бедняжки и вправду оторвутся от корня. – подумал Джавад, горюя за эту девушку, которую некому было спасти. В этот момент послышались выстрелы. Силы полиции и солдаты национальной армии вырвались вперёд, чтобы открыть коридор между Нахичеваником и Аскераном. Стрельба продолжалась всего четыре часа. С обеих сторон погибло достаточное количество солдат. Но силы были неравные, и солдаты Национальной Армии потерпели поражение. После боя, армянские боевики обкрадывали мертвых, раненных убивали, пытая их до последнего вздоха. Глумились над мёртвыми, отрезая уши, губы, головы, выкалывая глаза, отрезав целый кусок кожи лица, снимая скальпы, порвав брюхо, отрубая конечности. Во время боя тяжело ранили Аванеса Гаукяна, офицера армянского войска. Гаукян оказался коренным бакинцем. С момента разжигания Нагорно-Карабахских событий, он сразу же присоединился к армянским формированиям, воюя против мирных жителей Карабаха. Он прекрасно владел азербайджанским языком и потому его наградили за безукоризненное выполнение боевого задания. После битвы его привезли на носилках и везде искали доктора, которого никак не удавалось найти. Аванес потерял слишком много крови. Все думали, что его подстерегает смерть с минуту на минуты. Вдруг Мовсес вспомнил доктора, которого взяли в плен в местечке Каладиби. Он сразу же позвал Саркиза.

–     Ара, йес киднем, бижишкин вор де гич киднем (Ара, я знаю, где найти доктора). – сказал он неожиданно.

–     Урдуч? (И где же? ) – спросил Саркиз, хлопая глазами;

–     Ара, бертун джежов бижишкин шумес? (Ара, помнишь того врача, которого ты хотел убить?), – ответил Мовсес с нетерпением;

–     Гомум кногун ишумес? (Того, которого мы поместили в хлеве?), – спросил Саркиз Мовсеса;

–     Ха са (Ну да, этого).

–     Ара, ду гижвелес. Ду Аванеси хава думес? Душманес? (Ара, у тебя что, поехала крыша? Как ты можешь доверить ему Аванеса? Он же враг?), – удивился Саркиз.

–     Ара, инчелче? Ара, шан тиген гарановова, вахумес. Аванеси ват илни. Иманума киспанинк. (Ара, а почему же нет? Ара, он же пленный. Побоится причинить вред Аванесу. Потому что знает, что не выйдет из наших рук живым), – убедил его Мовсес.

–     Ен вахт киде беренг ен шан дыген (Ну тогда пойдем и приведем этого сукина сына), – согласился Саркиз, отправляясь за доктором. Джавад лежал у дверей хлева. Саркиз ударил его прикладом оружия. - Ара, вставай! Сукин ты сын, сегодня ты нам нужен. А ну – ка пошевелись.

–     Это вы - сукины дети! Сволочи! – отозвался Джавад. Саркиз бросился бить его ногами. Мовсесу пришлось вмешиваться в драку.

–     Инчесанун? Михипи. Честенун води – вира зоруна гайнум? Мерса инчанек. Ара, Аванес чернеригес гыгына. (Что ты делаешь? Не убивай его. Не видишь, он еле - еле стоит на ногах. Если умрет, то Аванесу придется туго), – сказал он, отталкивая его в сторону.

–     Ара, вставай! – накричал Саркиз на Джавада. Он и вправду едвастоял на ногах. Джавад вышел из хлева, опираясь на изгородь. В его глазах наступила тьма. Джавад никак не мог привыкнуть к свету, после долгого пребывания в темноте. Он начал искать глазами девушку и когда ее увидел, то шепнул про себя. «Бедняжка, как она замучалась» - сказал Джавад и начал пробираться к той девушке, которую повесили за волосы. Саркиз захотел помешать ему, но Мовсес не позволил.

–     Горчи чумес. Денанг инчианем. (Оставь его. Лучше посмотрим, что это он задумал.)

Джавад подошёл к ней и схватил её за ноги, приподнимая их наверх. Девушка была без сознания.

–     Очнись, сестрица, открой глаза. – сказал Джавад, поднимая голову, - Посмотри на меня. На Джавад, которого взяли в плен на своей же земле, который живёт в том хлеве, потеряв счёт дням, который не смог спасти и защитить возлюбленную своего друга. Я преклоняюсь перед твоей стойкостью и храбростью, сестрица. В тебе заговорила та сила, которая готова страдать, но не согласна сдаваться врагу. Значит, ты сильнее меня. Если так, то терпи, потерпи немножко. Я  помогу тебе выбраться из этого ада. Я  тебе обещаю.

–     Ара, еси гижвела. Инк иран хошума. (Ара, очевидно, у него помутился разум. Разговаривает-то сам с собой), – сказал Мовсес Саркизу, когда увидел, что доктор разговаривает с девушкой без сознания. Они провели его к раненному Аванесу, он лежал на кровати и был весь в крови. Когда Джавад с удивлением посмотрел на Мовсеса, тот сказал; 

–     Ара, ты же врач. Вот поэтому-то мы тебя и не убили. Ты должен спасти нашего Аванеса. А то перережем твою голову и поставим рядом с нею.

–     Вы что хотите, чтобы я спас этого хищника? – с насмешкой спросил Джавад, - Вы требуете это от того, кто каждый божий день становиться очевидцем расправы невинных людей? И почему я должен это делать? Ради того, чтобы потом этот кровопийца вернулся на поле сражения и убивал сотни наших? – Джавад готов был отказаться, но потом он вдруг вспомнил ту девушку, подвешенную на своих же собственных волосах. Он всем сердцем желал спасти её, так как чувствовал себя виновником  трагедии с Гюлебетин. - Может, я и сделаю то, что вы скажете. Но с одним условием. – произнёс он потом, обдумывая своё решение.

–     Ара, ты что, ставишь нам условие?! – рассердился Мовсес, - А ты не знаешь, что если не поможешь Аванесу, то мы разорвем на части твое тело и бросим его к собакам на съедение? Здесь условия ставим мы, а не ты! 

–     Ну, тогда вам придется разбираться самим. Найдите другого врача, и пусть он спасет его от смерти. Но учтите, если ему не помочь в течение двух часов, то он подохнет как собака. А сейчас решайте сами, что вам выгоднее всего. – безмятежно ответил Джавад.

–     Ну, хорошо, скажи свое условие. – наконец-то согласился Мовсес.

–     Вы должны освободить и переправить в Агдам ту девушку, которую привязали к дереву. Но я должен это видеть собственными глазами. Вот только после этого, я и помогу вашему Аванесу.

Мовсес враждебно посмотрел в сторону Джавада и сказал;

–     Ара, он же не дотянет до того времени. Ведь умрёт же!

–     А вот это будет зависеть от того, настолько вы окажетесь проворными. Так что вам лучше торопится. – ответил Джавад, ожидая положительного ответа. Мовсес долго не задумался.

–     Ара, расийа берх сте (Ара, дай сюда рацию), – заговорил Мовсес на армянском и сразу же связался с командиром отряда Агдамского района. Девушку освободили, после чего тронулись в путь вместе с доктором. Его взяли в свидетели, чтобы потом Джавад не смел отрекаться от своего слова. На грузовике, кроме Джавада и освобождённой пленницы, ехали двое вооружённых солдат. Джавад поднял голову стонущей девушки и положил её на свои колени. Она всё ещё не пришла в сознание. В эту секунду он подумал о Медине.

–     Как там Медина? Смогла ли она родить нашего ребёнка? – шепнул он про себя. Девушка наконец-то очнулась. Она открыла глаза и как только увидела незнакомого мужика, то со страхом прижалась к правому крылу грузовика. - Не бойся, сестрица, не надо бояться. Я свой, свой. А зовут меня Джавад. Доктор Джавад.– сказал Джавад, успокаивая девушку.

–     Куда они нас ведут? – спросила пленница.

–     В Агдам. Будут менять на какого – то армянина. – конкретно ответил Джавад.

–     Они что, и тебя собираются менять на армянина? Ведь они же только наших мертвых меняют на своих живых? – удивилась пленница.

–     Нет, они меня ни на кого не променяют. –  с горькой иронией возразил Джавад.

–     Ну, тогда зачем ты здесь?

–     Ну, я же сказал, что я доктор. – снова объяснил Джавад, – А меня взяли просто так, чтобы я присматривал за тобой, боятся того, как бы с тобой чего-нибудь не случилось.

Джавад внимательно посмотрел на пленницу. На ней было шерстяное платье и то оборванное в некоторых местах. Она дрожала от холода, зубы стучали, и она со своим дыханием пыталась согреть руки. Джавад не выдержал мучений пленницы и снял с себя куртку. Когда он подбросил её на её плечи, то один из армянских солдат, сидящий рядом, закричал; 

–     Ара, сними с нее куртку! Кто тебе дал разрешение на то, чтобы ты ее окутал?! А ну-ка сними, пусть останется голой!

«Мерзавцы, что, хотите, хорошо всматриваться в ее тело? Но не видать вам этого, не видать», - подумал Джавад, и обратился к нему более чем решительно.

–     Если она снимет куртку, то я обо всем скажу твоему другу, сидящему впереди. Если он узнает, что ты играешь жизнью Аванеса, то он однозначно не придет от этого восторг. Ну что, снимать куртку?

–     Нет, не надо, пусть останется. – возразил солдат. Пленница прислушалась к разговору и поняла, в какую страшную игру ввязался этот молодой и симпатичный доктор.

–     Значит, чтобы спасти меня, спасешь одного из них? – спросила она Джаваду, сидевшему совсем близко.

–     Сестра, не смотри на меня так. – ответил Джавад на пристальный взгляд пленницы. - Я, как и ты, всем сердцем их презираю. Ах, если бы у меня была бы такая возможность, я бы их всех задушил! Но ради спасения таких девушек, как ты, я готов «подружиться» не только с ними, но и с самим дьяволом. Сейчас для меня твоя жизнь ценнее моего достоинства.

–     Я понимаю тебя, братец. Не знаю, как мне тебя благодарить. – заплакала девушка.

–     У меня к тебе только одна просьба. – сказал Джавад, трепетно и нежно беря её руку, - Когда тебя отвезут в Агдамскую больницу, придя в себя, поищи там доктора по имени Валида. В этой больнице лежит моя жена Медина. Она вот – вот должна родить. Если увидишь ее, скажи, что я её очень люблю. И чтобы берегла она нашего малыша. Скажешь ей, что я вернусь к ней, обязательно вернусь.

–     Да, конечно же, вернешься, но только не в наяву. – засмеялся армянский солдат, выслушав слова Джавада. - Разве ты не в курсе, ты же в плену, а не в курорте. Ведь отсюда же нет дороги назад. Ишь ты, размечтался!

–     Сестрица, да ты не обращай внимания на их слова. – произнёс Джавад, обратив внимание девушки на себя, -  Передай Медине, передай, что я обязательно вернусь!

Девушка с согласием покачала головой. Она прислонила голову на плечо Джавада и крепко заснула после долгих пыток и издевательств. Когда автомобиль подъехал к границе Агдама, Джавад разбудил свою соотечественницу. Мовсес встретился с командиром батальона, где обменял девушку на армянского офицера. Но прежде чем расстаться с командиром, он со злости высказался в адрес той девушки, плохо отзываясь о ней; 

–     Ну и доставила же она нам удовольствие. Нам еще долго не забыть ее вкуса. Наверное, не стоит оставлять ее в живых. Лучше убейте. А то через девять месяцев родит она вам малыша - армянина.

Джавад стоял на самой вершине и отчётливо слышал слова Мовсеса. Он не выдержал подобной лжи, которая способна была клеймить девушку на всю жизнь, и сердито отозвался, привлекая внимание командира на свою сторону.

–     Не слушайте вы их, не слушайте! Она чище белого золота^[1], что растёт в наших краях. То, что он сказал, это всё чистое вранье. Не слушайте их, не слушайте! 

Джавад схватили вооруженные солдаты и увели с собой.

–     А кто это? – спросил командир, обращаясь к Мовсесу.

–     Ара, а это не твое собачье дело. Мы с тобой договорились только о ней. Давай, забирай.

Командир расстался с Мовсесом, увёл девушку с собой, а когда они подошли к военному автомобилю, командир не выдержал и спросил про Джавада, коротко и ясно;

–     А кто это был?

–     Он врач. – ответила девушка, поняв вопрос командира, - Попал в плен к армянам. Он мой спаситель. А зовут его …Джавад, доктор Джавад. – девушка посмотрела в ту противоположную сторону, где не осталось и следа бедного доктора. Она подняла голову на ту вершину, где минуту назад Джавад своими словами и прекрасным сердцем спас девушку от позора и клеветы армянина - Пусть поможет тебе Аллах. Обещаю, я найду Медину, обязательно найду.- вымолвила она, садясь в автомобиль. Грузовик с Джавадом возвращался назад в сторону Аскерана, который разлучил соотечественников, и собирался вернуть на свою же землю, где его ждала жизнь пленника. Как только они заехали в тот двор, Мовсес схватил Джавада и с силой увёл  в дом, где лежал и бредил Аванес. 

–     Мы выполнили свое обещание. А теперь настал твой черед спасти Аванеса. – Джавад посмотрел на врага. Он всем сердцем желал помочь Аванесу, но помочь не выжить, а переправиться на тот свет. Но он в один миг задумался о своих родных и еле - еле взяв себя в руки, подошёл к раненному врагу.

–     Я не могу работать, когда контролируют меня, не бойтесь, я не собираюсь его убивать. Ведь я дал слово, а его цена известна настоящей мужчине. Вы лучше уйдите отсюда, а то я не буду  его оперировать! – сказал Джавад, обращаясь к Мовсесу и Саркизу. Они вышли, слепо доверяя врагу. А может, слова доктора смогли вселить в них какую-то надежду. Джавад подошёл к Аванесу и постоял над его головой. Он открыл глаза и взглянул на Джавада с жалостью. - Ну, чего, боишься? Боишься умереть? Боишься, что не успеешь вернуться к той сучке и к тому выродку, которые ждут твоего возвращения? Боишься, что не успеешь похвастаться перед соотечественниками своей «доблестью» и «смелостью»? Боишься, что не успеешь рассказать о том, как превратил Ходжалы в руины, как обесчестил наших девушек и женщин, как лишил сыновей наших матерей? Боишься, что не успеешь рассказать о том, как растоптал мою, слышишь, мою землю, горланя; «Мой Карабах»?...А меня ты не боишься? Посмотри внимательно в мои глаза. Помни, сегодня, в эту минуту, на какие-то доли секунды, которые могут быть для тебя скоропостижными, твоя никчёмная жизнь зависит от моих усилий. Ты думаешь, что я убью тебя? Ты боишься, что я расплачусь с тобой за те невинные души, которые пали у меня на глазах, за проныру Гюлебетин, которую я оставил в пропасти Каладиби? Ты меня не боишься? Ну, конечно же, боишься! Я  вижу в твоих глазах ужас и страх. Но я, в отличие от тебя, мужчина. Я  привык держать своё слово и не разбрасываться пустыми обещаниями. Я  не собираюсь убивать тебя, нет! Я выполню свою работу хотя бы потому, чтобы ты до конца своей жизни остался в долгу у сына того народа, над которым ты глумился. Ты до конца своих дней должен мне своё дыхание, свинья! – сказал Джавад, приступая к работе. Он не обработал рану Аванеса, а сразу налил весь флакон спирта на открытую рану армянина. - Потерпи, мерзавец, потерпи, сволочь, не видишь у тебя глубокая рана. – сказал Джавад, когда тот застонал от боли. Джавад сделал инъекцию новокаина в самых малых дозах, чтобы тот почувствовал, что такое пытка. Он долго, умышленно копался в ране, выворачивая хирургический инструмент то в одну, то в другую сторону. Рана сильно кровоточила. Но Джавад не очищал рану, а наоборот, работал в крови и пытался вынуть пулю, ещё больше причиняя страдание Аванесу. Аванес долго мучился и в конце-концов схватил доктора за воротник и закричал;

–     Ара, туркес!. Я тебе обещаю, если я выздоровею, то ты еще у меня попляшешь! Ты же намеренно меня мучаешь! 

–     Я же предупреждал тебя заранее, будет больно. Если хочешь жить, то лучше не дергайся. Эта пуля должна была лишить тебя жизни, но что делать? Как видишь, прошла мимо. Жаль, очень жаль, – сказал Джавад, беря в руки иглу. Он воткнул иглу так глубоко и зашивал такими грубыми швами, чтобы рана долго не заживала. Лекарство теряло своё действие. Боли усилились. 

–     Ара, осел ты несчастный, разве не видишь, что наркоз не действует? Сделай же, в конце – концов, укол, чтобы я не чувствовал боли.  – накричал Аванес.

–     Это ты длинноухий осёл. Ты разве не понимаешь, что за один раз нельзя использовать столько инъекции. Потом выйдет какой-нибудь неприятный инцидент. – сказал Джавад, высмеивая врага. Каждый раз, когда он вонзал иглу в тело, вспоминал то Гюлебетин, то десятилетнего мальчика, который помер с голоду, то несчастную мать, у которой вывернули кишки, то ту девушку с косой, с которой обошлись по-зверски перед глазами пленных. Через некоторое время Аванес потерял сознание. Джавад завершил операцию и взял со стола стакан воды, выпил, а потом набрал её в рот и плюнул в лицо врага, чтобы тот очнулся. Аванес открыл глаза и вытер лицо рукавом. Когда он увидел того же врача, то сердито спросил; 

–     Ара, наконец – то. Ну что, закончилась твоя операция?

–     Да, закончилась. – ответил Джавад. - Видишь то желтое лекарство, так вот, лопай их, когда почувствуешь боль. А вечером я опять к тебе зайду.

–     А где Мовсес, Сурен? – спросил Аванес, оглядываясь по сторонам.

–     Не беспокойся, да здесь они, здесь, рядом. Я сам велел им выйти. Не могу свободно работать, когда меня контролируют. – ответил Джавад.

–     Ара, а ты, кажется, не здешний. Откуда ты родом? – спросил Аванес, немножко приподнимаясь.

–     Разве для тебя есть разница? Здесь все пленные-азербайджанцы и я тоже один из них. – сердито ответил Джавад.

–     Нет, меня не обманешь. Разговариваешь-то ты без говора. Значит, городской. Ара, а может, ты из Баку? – радостно воскликнул Аванес, но, увидев, как Джавад повернул голову, уверенно промолвил. - Молчишь. Значит угадал. Вот как выходит, мы же оба с тобой бакинцы. Значит, земляки. А знаешь, у меня в Баку на улице Торговой была квартира, а работал я ювелиром на улице Толстой.

–     Да ты что, разве ты бакинец? Ты не бакинец, ты, скорее – всего, был латкой для моего города. Ведь ты же вырос в Баку, дыша его воздухом, объедая куски хлеба с моего стола. Ты жил в центре города, не зная нужды и всё благодаря щедрости моего народа. Ну что, не понравилась тебе такая жизнь? Захотел чего-то большего и потому, как только появилась возможность, напился крови турков, сволочь?! – сердито произнёс Джавад. 

–     Ну, хорошо, не петушись. Если закончил, то можешь убираться! Если вдруг понадобишься, то обязательно позову, земляк. – с насмешкой ответил Аванес

Аванес позвал Мовсеса, и обратился к нему на армянском языке.

–     Ара, ашгит вирен илле. Дранк шатми ганрек. Межи бетка (Ара, проследите за ним. И не мучайте его. Он еще нам понадобиться).

Через два часа в хлеве появился Саркиз с Мовсесом. Саркиз держал на руке отвёртку. Они выбрали новую жертву, подойдя к одному из солдат национальной армии. Саркиз схватил голову солдата и начал колоть ему глаза отверткой. В хлеве не было мужчин, кроме Джавада и привязанных к стене двух солдат. Солдаты не могли оторваться от стены, а Джавад смог лишь подойти к Мовсесу на хромой ноге и ударить его сзади по голове, чтобы тот отстал от жертвы. Но Мовсес не только упал, но даже и не раскачался. Он повернулся в сторону Джавада, схватил его и сильно ударил кулаком по лицу. Потом последовали сильные удары сапогами, отчего доктор потерял сознание. Мовсес достал из кармана клещи и начал вытаскивать изо рта женщин золотые коронки. У одной женщины все зубы были в золотых коронках. Видимо, её покойный муж был состоятельным человеком. Мовсес свалил женщину на землю и нагнулся к ней, схватив с силой её челюсть. Женщина открыла рот, не вытерпев боли. Мовсес начал снимать клещами золотые зубы пленницы. Крик женщины раздавался на конце двора. Но Мовсес не смог справиться со всем добром и он от злости сломал нижнюю челюсть своей жертвы. Когда она потеряла сознание Мовсес, притащил её в другой хлев. Но эти хищники никак не могли угомонится. Саркиз подошел к другому солдату, растоптав того, которого только что лишили зрения.

–     Ара, сколько армян ты убил в своей жизни? – спросил Саркиз, обращаясь к одному из солдат.

–     Сколько надо, столько и  убил. – ответил тот.

–     Скажи по цифрам.

–     Двадцать – тридцать, и если была бы возможность, то убил бы еще больше. – со злобой ответил солдат.

–     Сейчас я порежу твоё мясо на тридцать кусков, и ты увидишь, что для нас значат эти тридцать боевиков.- произнёс Саркиз, засучив рукава. Джавад очнулся на крик солдата и когда открыл глаза, то в его сторону выбросили кусок мяса, отчего он сразу же пришёл в себя. Джавад моментально узнал в нём человеческую плоть и пополз в сторону разъяренного Саркиза. Саркиз не увидел Джавада, так как сильно увлёкся своим делом, каждый раз считая очередной кусок. Не успел он нанести другую рану, как Джавад тут же схватил Саркиза за ногу и начал кусать его. Доктора не могли оторвать от армянина. Саркиз громко кричал, таская за собой пленника. Его сильно избили, хотя Джавад вытерпел всё, сильнее сжимая зубы.

–     Бедняга, избили нашего доктора, до смерти избили, – сказала одна из женщин. Когда всё-таки Джавад унесли в сторону, то во рту смельчака увидели целый кусок плоти армянина. Саркиз выбежал из хлева. За ним бросился Мовсес, закрывая дверь хлева. Женщины подошли к зарезанному солдату и Джаваду, пытаясь чем-то им помочь. Солдат, которого зарезали, через полчаса скончался. А солдат, у которого выкололи глаза, без чувств упал в сторону. Через некоторое время вернулись мясники человеческой плоти. Джавад унесли во двор вместе с третьим солдатом, которого не успели тронуть. Их привязали к дереву. К Джаваду подошёл Саркиз, хромая на левую ногу.

–     Ара, сукин ты сын, ты что, хотел растерзать меня? Очень жаль, что Аванес лишил нас удовольствия кончить с тобой раз и навсегда. А то я бы с тобой расквитался.

–     Ара, гидгел ума бедг? Химе диранч гылхын инеч хахберенг вор аски лусилни.  (Ара, незачем их прикончить. Лучше разделаемся с ними по-своему). – сказал Мовсес, и что-то шепнул ему на ухо. Мовсес вернулся в хлев и вытащил оттуда двух молодых женщин, толкая их дулом оружия. Их раздели до гола и привязали к стволу деревьев в отдельности.

–     Эй, сволочи, подлецы, трусы! Вы кому это демонстрируете свою силу, слабым женщинам?! – кричал Джавад, пытаясь вырваться из верёвки, -  Если у вас хватает смелости, то отвяжите меня, и я вам покажу, как глумиться над слабыми! Ведь это не они, а я хотел растерзать тебя. Если хотите срывать свою злость, то срывайте её на мне! Отвяжи мои руки, мерзавец, отвяжи!

–     Не трогайте их, подлецы, не трогайте! Оставьте их в покое! Ну, ничего, мы вам еще покажем!  - кричал солдат. Они оба чувствовали, что у них больше нет сил смотреть на те унижения, которым подвергались девушки во вражеском пристанище. Женщины мёрзли от холода. Армяне их не тронули. Мовсес взял вёдро и пошёл за водой. Ни Джавад, ни солдат не могли понять их намерений. В течение каких-то пятнадцать минут произошло то, чего человеческий разум отказывается понять и простить. Мовсес вылил холодную воду с головы до ног на этих женщин, и они начали замерзать.

–     О, Ал..лах.., как…холодно. – кричали они, кожа которых посинела от мороза.

–     Ну, посмотрите, посмотрите на этих женщин. – сказал Мовсес, смеясь от радости. - Посмотрите внимательно, ведь они же были вашей честью. Ну что стоите, замерзла же ваша честь, теперь придется его размораживать. Вы же угрожали нам. Ну что же, мы ждем, не дождемся этого.

Недолго длилось мучение женщин. Через двадцать минут у них остановилось сердце. Они скончались, опуская голову на плечи. Армянские боевики развязали Джавада и его соотечественника, загоняя в хлев с применением силы. А вечером, когда Мовсес зашёл туда  в пьяном состоянии, то он сразу же обратился к Джаваду.

–     Ара, сукин ты сын, вставай! У Аванеса идет кровь. Иди и обработай его рану. – сказал он, швыряя доктора как какую - то вещь. Джавад стоял у порога и еле – еле волочил ноги. Аванес, увидев доктора, воскликнул;

–     Ара, сын солнечного края, проходи и присядь рядом.

А когда Мовсес толкнул его, то Аванес в свете лампы заметил, что доктора сильно избили. 

–     Ара, драхит дес дыган инче гари. (Ара, разве я не говорил тебе, что не надо его трогать? Посмотри, он еле держится на ногах). – рассердился Аванес.

–     Менг негавортенк, дес ес шуне Саркиси годеле кичела. Инкч мези стипила.  (Сам виноват. Посмотри, как он искусал ногу Саркиза. Он сам вынудил нас делать это). – возразил Мовсес.

–     Ара, ты что, ищешь для себя смерти? Не можешь вести себя спокойно? – обратился  Аванес к доктору, качая головой. Джавад не хотел разговаривать с врагом «родины». Он торопливо заменил перевязку.

–     Я закончил свое дело, теперь пришла твоя очередь бороться за жизнь. – сказал Джавад, хромая подходя к двери.

–     Ара, постой, не уходи! – отозвался Аванес, - У меня к тебе одно предложение. Если дашь согласие, то тебе не придется раскаиваться.

–     Что опять за предложение? – сердито спросил  Джавад, поворачиваясь в его сторону.

–     Ты..нужен нам, ара, еще как нужен. Останься с нами, будешь нашим врачом. Вместо этого я распоряжусь, чтобы никто даже пальцем тебя не трогал. У тебя даже будут приоритеты, ты не будешь жить с пленными. У тебя будет еда и вода. Ну что, согласен? – с надеждой спросил командир. 

–     Аванес! Я не предатель, и не изменник! Мне не стать рабом своего врага. Этому не бывать!  - отказался Джавад от столь оскорбительного для него предложения. Он собирался отворить дверь, когда услышал сердитый голос Аванеса.

–     Эй, куда это ты собрался? Я же не разрешил тебе уйти? Лучше присядь и прежде чем отказаться, хорошенько подумай. Тебя же никогда не назовут предателем, ты же не солдат, а врач. Профессия же врача не имеет границ, она всегда востребована. И в частности, в таких местах. И ты поможешь нам, а потом, если когда – нибудь будет такая возможность, то я променяю тебя на двух армян. Пойми, в данный момент, обстоятельства сложились так, что у тебя нет другого выхода. Если не согласишься, то тебя ждет плохая участь. Всех пленных завтра отправляют в Степанакерт, а там, только богу известно, что их там ждёт. Если попадёшь туда, то тебе до конца жизни не видать своих родных. – пригрозил Аванес Джаваду.