–     Медина, что ты здесь делаешь? Разве я не говорила, что тебе нельзя вставать.

–     Ну..зачем.. же..ты …скрыла…от меня….такую весть? – еле - еле вымолвила Медина, корчась от боли. У неё начались роды. Валида унесла Медину в палату и уложила на кровать.

–     Прости, не смогла тебя вынести в операционную. – высказалась врач, уже находясь в палате, - Здесь столько раненных, что врачи еле – еле успевают их оперировать. Ну, ничего, ты же у нас сильная, ты же поможешь мне с родами?– спросила Валида, обнимая подругу.

–     Валида, у меня даже сил не осталось. Я так слаба. – сказала Медина.

–     Ну, ничего, все у нас утрясется. Я сделаю тебе внутривенную инъекцию, чтобы у тебя появились силы. И потом, рожать ребёнка не такая уж большая проблема. Просто все женщины боятся первых родов. И это естественно. – ответила Валида, спрашивая её о самочувствии. - А как ты теперь себя чувствуешь? Схватки учащаются?

–     Валида, послушай, Валида, я не смогу рожать, но если даже смогу, то не останусь в живых. Сердце мне подсказывает, что близиться мой конец, пробил час расставания с жизнью. – вымолвила Медина.

–     Да ты что, не подобает в таком состоянии быть такой мнительный. Не бойся, я не позволю тебе умереть, слышишь, не позволю.

–     Молчи, не надо мне перечить. – заговорила Медина, перебивая подругу. - Ты лучше выслушай меня, внимательно выслушай. Потом у меня не будет возможности говорить. Я сейчас, вот сейчас хочу открыть тебе одну тайну. Я …виновата перед Джавадом, я страшно перед ним виновата. Но он не знает об этом. Я скрыла это от него, скрыла.

–     Ты это о чем, какая еще вина, какая еще тайна? – спросила Валида в недоумении. А когда Медина достала из-за пазухи конверт, то Валида сразу же высказалась: - Да это же письмо.

–     Да, это письмо. А ты знаешь, кто его написал? Ну, конечно же, не знаешь. Его написала безответная любовь Джавада, Айбениз. Ты помнишь ее, я тебе о ней рассказывала. – призналась Медина, и Валида не сумев преодолеть свое любопытство, заговорила:

–     И что же …что же она пишет? 

–     После того, как я прочла это письмо, я не осмелилась передать его Джаваду. – начала объяснить ситуацию Медина Валиде, - Она до сих пор думает, что он холост и не забыл ее, вот поэтому-то она решила открыть ему своё сердце. Отвергающая Джавада и его любовь в течение четырех лет Айбениз, вдруг решила в один миг вернуть его себе. Когда оно дошло до нас, то Джавад уже как раз сделал мне предложение. Как же я могла передать это письмо Джаваду? Ведь это же для меня стало бы непростительной ошибкой. Если бы Джавад узнал о том, что она норовить его вернуть, то он бы даже не колеблясь, бросил бы свою работу и меня, и бежал бы к ней. Тогда разъединились бы и наши пути, и мне бы пришлось снова жить грёзами о Джаваде. Вот поэтому-то я решила молчать, молчать до тех пор, пока не буду уверена в его чувствах. Сначала я так хотела порвать это письмо, но потом, немножко поразмыслив, решила подождать с этим. В тот миг, откуда-то в моей душе появилась милосердие. Не знаю зачем, но я на миг призадумалась об их чувствах и моя рука не поднялась его уничтожить. Валида, вот сейчас настал пора передать его тебе. Если вдруг…со мной что-то случиться и если вдруг не будет никаких известий …от Джавада, то передашь и ребенка, и это письмо тетушке Гюльтекин. Знаешь, у нее же нет никого кроме сына, и если, не дай бог… с ним что-нибудь случиться, пусть знает,… что она не одинока и что есть у нее на этой земле родная душа,… душа, ради которой стоит жить и дальше. Это моя последняя воля.

–     Прошу тебя, Медина, не говори о плохих вещах, не накликай беду.– расплакалась Валида, - Вот увидишь, с помощью Аллаха, ты никогда не расстанешься со своим мужем и ребенком, и вы все вместе еще будете счастливы. Ты только держись.

–     Не могу. Мне не хватает воздуха, сжимается сердце. – закричала Медина, схватив руками грудь.

–     Медина, умоляю, попытайся расслабиться и тужься, тужься изо всех сил. – указывала ей доктор. Когда роды закончились, Валида вскрикнула. - Медина, поздравляю. У тебя родилась дочь. Да посмотри же на нее, ах, какая же она и вправду хорошенькая. Видишь, она же так похожа на Джавада. – сказала Валида, приблизив новорождённого к губам матери.

–     Да,… как две капли воды. – еле – еле выговорилась женщина, приласкав и целуя дочь, - Моя красавица, моя шяхзада.^[1] Ты не стала похожей на свою мать. Ты оказалась сильнее ее. Ты смогла открыть глаза на этот бренный мир. А мне…мне придется оставить тебя одну. Моя Мéтанет¹. – сказала Медина заплакав. Она широко раскрыла глаза. В комнате парили какие-то нимфы, приглашая её улететь вместе с ними. «Ну, иди же за нами. Иди. Вот видишь, у тебя тоже отрасли крылья. Ты тоже, как и мы сможешь летать. Давай вместе полетаем. Давай вместе выйдем в дальний путь» - шептали они на ухо Медины. Валида положила ребёнка на стол и начала укутывать рёбенка в пелёнку, при этом упрекая Медину.

–     Ну вот, опять твердит одно и тоже. Ну, зачем ты должна ее оставлять? Родила ты здорового ребёнка. И состояние у тебя вполне удовлетворительное. Да и обострений тоже не намечается. Ну почему же ты….,- Валида умолкла, когда повернулась в её сторону. Медина лежала на кровати с открытыми глазами. Её взор был направлен на своего ребёнка, хотя в её глазах не было следа жизни. - Медина, что это с тобой, Медина?! – закричала Валида, подбежав к ней, - Медина, очнись, я умоляю тебя, не умирай, слышишь, не смей! Ты должна жить, жить ради своего ребёнка, ради Джавада! Что, что я скажу Джаваду? Что не смогла вырвать тебя из рук смерти? Как я смогу после этого жить, ведь я же ему обещала, что уберегу тебя, во чтобы то ни стало! А что будет с твоим ребенком? Почему ты не подумала о ней? Почему оставила ее одну в этом беспощадном мире? – сказала она, рыдая над безжизненным телом Медины.  

Эталон идеальной семьи Тярлана, о чём так мечтала Дильшад, постепенно разваливался на глазах. В первые месяцы всё казалось прекрасным, неповторимым до тех пор, пока их присутствие не достало обоих. Тярлан не мог принять поведение Гюли в порядке вещей. Она приходила домой поздно вечером, не занималась хозяйством и уходила, не оповестив мужа об этом предварительно. В очередной раз, когда Тярлан не застал дома жену, он решил не поспать и дождаться её возвращения. Гюля вернулась к полночи.

–     Ой, Тярланчик, как же ты меня напугал. Почему до сих пор на ногах? Что, одному спать скучно? – спросила она, погладив его волосы.

–     Разве подобает замужней женщине допоздна задерживаться на работе? Скажи, где ты шлялась всю ночь?! – сердито отозвался Тярлан, отталкивая её руку в сторону.

–     Не смей, Тярлан, слышишь, не смей разговаривать со мной подобным тоном. – начала Гюля, - А то не посмотрю на то, что ты мой мужичок. Такого наговорю, что мало не покажется.

–     Чего наговоришь, аз? Вместо того чтобы ходить при мне с опустившей головой, ты еще угрожаешь? Сейчас я задам тебе трезвону. – сказал он, нападая на свою жену. Но Гюлю невозможно было напугать такими манерами.

–     Ишь как забравировался! – с иронией заговорила Гюля. - Эй, мужичонка, ты лучше не обольщайся. Я для тебя не какая-нибудь девка. И напоследок, выбирай выражения, когда со мной смеешь болтать. Понял? Да вы на него посмотрите, надумал меня обуздать!

Терпение Тярлана  было на пределе.

–     Ты что, качаешь мне права в моем же доме?!

–     А ты чего ждал?! Если захочу, то натворю еще больше, чем это! Знаешь ты кто? Тунеядец, который живёт, не-а, проживает за счёт денег своего папаши. А если вдруг бабки твоего старика иссякнут, то на чьи деньги придётся рассчитывать? Безусловно, на деньги моего отца. Так что, вместо того чтобы хорохориться, лучше помалкивай! И запомни, ты для меня не указ. Лучше дуй отсюда, я устала, спать хочу! – сказала Гюляра, выгоняя мужа из комнаты. В ту ночь Тярлан спал на диване в гостиной. С того дня Тярлан снова пристрастился к спиртному. В один прекрасный день, когда Гюля вернулась домой к обеду, то чуть не задохнулась от неприятного запаха.  - Фу, какая вонь! – сказала она, распахнув окна, - Фу, алкаш несчастный. – высказалась она в адрес мужа, которого уже давным-давно перестала уважать….

Мать, которая находилась в неведении о том, что твориться в семье сына, решила заехать к нему и повидаться с новобрачными. Фикрет вернулся с работы усталым. Он не успел отдохнуть, как Дильшад  двинула его с места.

–     Фикрет, ну, сколько можно таращить глаза в телевизор? Лучше встань и переоденься. Пойдем навестим нашего Тярлана.

–     Дильшад, прошу тебя, оставь, я слишком устал и не собираюсь куда-то идти. Потом, как – нибудь в другой раз. – возразил Фикрет.

–     Да ты что, об этом не может быть и речи. Мы сию же минуту должны их проведать. Я так соскучилась по моему сыночку, что ком в горле. Не стоит сегодняшнее дело оставлять на завтра, - сказала она, не принимая никаких протестов. Фикрет хоть и неохотно, но все же решил уступить столь неожиданному предложению жены. Так как был уверен, что Дильшад упорнее верблюда. Но встреча с невесткой, безусловно, оставила яркие впечатления в памяти Фикрета. Гюля начала игнорировать их с первого же  момента, как они появились на пороге. Она присела на диван и начала болтать по телефону, игнорировав дорогих гостей.  

–     Алло, Наточка, привет. Ну, как жизнь? – начала она разговор, как Дильшад, не выдержав, с нареканием отозвалась: 

–     Доченька, ты же видишь, что к тебе пожаловали гости. А может, поставишь трубку и хотя бы поздороваешься с нами?

–     Ой, мне некогда. – пренебрежительно вымолвила невестка, делая при этом кислую рожу, - Вот сейчас придет Тярланчик с прогулки, и разберется с вами, - ответила она, отделываясь от Дильшад двумя словами. Тярлан не ожидал увидеть своих родителей у себя в гостях. Но его больше всего расстроило плохое обращение жены со старшими. Тярлан остерегался того, как бы Гюля не выкинула кривотолки в его адрес в присутствии отца. Но зато он решился упрекнуть жену в неделикатности. 

–     Гюля, а почему ты не угостила папулю и мамулю чаем? Не видишь, они же прямо с дороги?

–     А интересно, почему именно я должна заниматься обслуживанием гостей? – спросила Гюля, - Разве это не прямая обязанность прислуги?

–     Ну и что? Ты же видишь, она занята, готовит для нас ужин. Если вместо нее, ты угостишь своих свёкров чаем, от этого же у тебя не испортится маникюр. – с насмешкой произнес Тярлан и Гюля, презрительно смерив мужа взглядом, безмятежно высказалась:

–     Извини, но это не моя забота.

Став очевидцем дерзости невестки, Дильшад хоть и сконфузилась, но ей все же пришлось вмешиваться в разговор, чтобы как-то наладить накаляющуюся обстановку.

–     Сынок, ты лучше не трогай ее. Пусть болтает со своей подругой. Наверное, долго не виделись и посему…..Ты лучше скажи, как твое самочувствие?– осведомилась мать о расположении духа сына, как Тярлан сразу же иронизировал:

–     У нас все о΄кей. Как говориться, не жалуемся. И семья у нас очень современная, с нетипичными изюминками. Разве не видно, мы же светим от счастья? – спросил сын свою мать. В действительности Тярлан намекнул; «Ты же этого хотела. А сейчас наблюдай со стороны, как я несчастлив».

–     Нет, слава богу, всё и так бросается на глаза. – ответила Дильшад, не заходя далеко со своими расспросами, - И хорошо, что мы к вам зашли. Вот увидела тебя и успокоилась. Но мы достаточно засиделись. И вам, наверное. не комфортно перед «посторонними людьми». Поверьте, мы даже и не обижаемся. Вам, молодым следует остаться наедине. Ну что же, Фикрет, нам пора?– сказала она, указывая мужу на то, что им не стоит долго усиживаться. Но когда всё-таки невестка не соизволила проводить гостей, Дильшад не выдержала.  - Доченька, ты что, не проводишь нас хотя бы до двери? – с укором заговорила она.

–     Это ты мне? – грубо спросила Гюля, как будто слова Дильшад её не касаются.

–     Ну, конечно же, тебе. – в свою очередь, недовольно вымолвила Дильшад, - Я же достойна хотя бы того, чтобы меня встречала и провожала моя невестка. Якобы для того, чтобы сделать мне приятно. Ты же можешь себе это позволить? Ты же ради приличия и ради уважения к своему мужу, обязана относиться к нам с почтением. Мы же не частые гости.

–     Ой, ради бога. У меня на это нет охоты. - жестко призналась Гюля, - Пришли, увидели своего сыночка, ну, вот и чудно. Ну, что еще вам нужно? Если хотите уйти, то скатертью вам дорога. Живут же на этом белом свете странные люди, которые по пустякам придираются к нормальным людям….

После неудачной прогулки Фикрет свалился на диван, снимая обувь прямо на ковре.

–     Ну, я же тебе предупредил, что не стоит туда ходить. Но ты как всегда в своем репертуаре. Ну что, Дильшад, сгорала от желания увидеть своего сыночка, ну вот и увидела. Также стала очевидицей того, как «учтиво» относится к нам твоя невестушка. – поворчал хозяин дома, как хозяйка заговорила более жестче, чем ее супруг.

–     Ах, ах, ты даже не можешь себе вообразить, как я изнутри пылаю от ярости. – стенала Дильшад, охлаждая свой пыл с помощью веера, - Бедный мой сыночек. Нет, нет у него ни капли везения. К нему то и попадаются неподходящие и неприличные девки, когда как во всем городе не найдешь такого безобидного и кроткого душку, как мой сын. Ах, мой горемыка, ах. Надо же было этому случиться.

–     Да ты что, это Тярлан - то безобидный?!– громко засмеялся Фикрет, - Броситься на отца и поднимать на него руку у него смелости не занимать, а вот поставить эту хвастунишку на свое место ему совсем не под силу? Так знай, тот мужчина, который не в состоянии справляться со своей женой, он хуже даже самой легкомысленной бабы! Вот что, Дильшад, у меня больше нет сына по имени Тярлан, слышишь, нет! Я до сих пор терпел многого от вас, но больше не собираюсь плясать под вашу дудку. Хватит! Довольно! В очередной раз, когда с ним увидишься, сообщи ему, что я больше не хочу ни видеть, ни слышать его, я, как отец, уже давным-давно исполнил перед ним свой отцовский долг, но пусть не рассчитывает на большее. Пришла его пора заботиться о самом себе и о своей семье. Вместо того чтобы считать галок, пусть ищет себе работу. И скажи ему, чтобы до того времени даже не посмел показываться на мои глаза!

–     Ты тоже хорош, ничего не скажешь. – начала осуждать мужа Дильшад, не пожелав выслушать его до конца, - Как только он допускает маленькую ошибочку, то ты тут же начинаешь его критиковать. Вместо этого, ты лучше попытайся поговорить с ним по-человечески. А что касается его жены, то, что ему делать, если его жена оказалась такой неблаговоспитанной. Как будто у нее нет другого дела, как болтать часами по телефону и жевать жвачку. – упрекнула Дильшад любимую невестку. В ответ Фикрет чуть не лишился чувств от забавного для него беседы. - Ты что, совсем обезумел? Над чем это ты смеешься? – сердито спросила Дильшад.

–     Да вы посмотрите, кто кого порицает. Зачем же вы так удивляетесь, Дильшад ханум? А вы не слышали поговорку, невестке от бога предначертана походить на свою свекровь[1]. Хотя бы сейчас ты осознаешь того, чего мне приходилось испытывать, когда приходил я с работы в унылом состоянии, а ты вместо того чтобы проявить ко мне заботу, весь день висел на телефоне. То, чего ты допускала все эти мучительные долгие годы по отношению ко мне, теперь твоя невестушка возвращает твоему же сыну. Как говорится, око за око, зуб за зуб.  Отчего ты так сокрушаешься? Ты же так желала этого, чтобы твой сыночек женился на богатенькой. Ликуй, Дильшад ханум, ликуй! – не смог воздержаться Фикрет от злости.

–     Хватит! – яростно заорала Дильшад, а затем принялась оправдывать свою невестку, - Может, она и вправду немножко невоспитанная, но, наверное, она это сделала….А может, они поругались, и это было предпринята из-за чувства обиды к Тярлану? Ну, они же еще очень юны, даже не успели адаптироваться друг к другу. Все у них еще впереди, ведь в каждой семье бывают нелады. Разве ты не помнишь, нам тоже когда-то в этом плане было очень трудно? – с надеждой спросила супруга, как Фикрет заливаясь горьким смехом, с глубоким чувством сожаления, произнес:

–     Дильшад, адаптироваться к тебе почти что невозможно.

–     Ты лучше потише с этим. – обезумела Дильшад, - Двадцать восемь лет как живем бок о бок, а ты еще болтаешь о какой - то адаптации? Тебе бы прыгать от счастья, что ты встретил такую эффектную, добрую, отзывчивую женщину, как я! А ты вместо этого…

–     Да что ты говоришь? – с насмешкой полюбопытствовал супруг, - Значит, мне лучше прыгать от счастья? А танцевать не надо? Ну, ничего, и эту ошибочку поправим. Но между нами, Дильшад, тебе не только меня, но и самого робкого мужика не осчастливить. Мне так тебя жалко. – с жаром отозвался Фикрет.

–     Перестань, Фикрет, перестань! Ты же меня знаешь, если я начну острить языком, то тебе со мной не справится. Я не дам себя в обиду! – громко воскликнула Дильшад, но Фикрет спокойно вставая, тихо и серьезно замолвил:

–     У меня даже в мыслях не было тебя обидеть, я просто высказал горькую истину. – с хладнокровием произнёс он, покидая комнату и направляясь к выходной двери. – И если тебе тягостно её проглотить, то это уже твоя проблема. – выговорил последнюю фразу Фикрет, постояв на минуту в пороге дома и вздыхая.

–     Ну и куда же ты собрался? – с возмущением закричала Дильшад вслед за мужем, когда он собирался выйти во двор.

–     Пойду, навещу Гарниру. Ты не против?– передразнивая супругу, ответил Фикрет, как Дильшад раздраженно заявила.

–     Вижу, что в том приюте для отверженных тебя принимают очень радушно, раз ты так участил к ним свои визиты.

–     Если бы ты хоть раз призадумалась и навестила бы свою дочь, да и погостила бы хотя бы один раз в том «приюте», о которым ты так «лестно» отзываешься, то ты бы сама убедилась в вежливости этих людей и быть может, успела бы каяться за столь циничное отношения. – ответил Фикрет. – Поверь, тебе бы еще учиться и учиться от них многому. Да и не только тебе, но и твоему сыну и невестке. Видишь, она даже пожалела для нас чая, а ты до свадьбы чуть не преклонялась перед ними. И вот результат, ну что, по душе ли тебе такое пренебрежительное отношение? Если бы на ее месте оказалась та девушка, Айбениз, ты бы осрамила бы ее на весь город. Ну, а сейчас зачем молчишь, а как же, ведь это же твой выбор, вот и не поворачивается на нее язык, да и дочка она влиятельного человека, с которым следует быть крайне осторожным.

–     Фикрет, хватит! Я уже достаточно наслушалась твоих упрёков. – не выдержала натиска Дильшад и надменно произнесла: - Вместо того чтобы критиковать семью своего сына, ты лучше подумай о своей дочери, которая умирает там, как беспризорная, с голоду.

–     Она не беспризорная, и житье у нее лучше, чем у нас вместе взятых. – еще больше позлил Фикрет ненавистную жену. -  Ведь её муж не такой лежебока, как твой сын. Он день и ночь вкалывает ради своей жены и ребёнка и при этом почитает ее, чуть ли как богиню. Вот увидишь, когда-нибудь он своим трудолюбием добьется большего, чем твой ненаглядный сын. А мне остается лишь возвысить хвалу в честь бога за то, что он дал мне такого добросовестного зятя. Он хоть и бедный, но очень мужественен. Хотя бы уйду из этой жизни довольным увидев, как счастлива моя дочь. 

–     Ну, тогда уходи, уходи к своей дочурке! Уходи, и не показывайся мне на глаза! – возмутилась Дильшад.

–     Ах, Дильшад, ах, как же мне тебя жаль, ведь ты и меня, и себя сделала несчастным. – сказал Фикрет, подойдя к двери….

Спустя неделю Фикрета сняли с должности. Его обвинили в вымогательстве, конфисковали дачу, всё имущество, а в виде наказания, назначили пенсию. Он сумел избежать ареста лишь с помощью своих давних знакомых. Но с того дня, он не только лишился всего что имел, но и оказался чужим среди своих. В течение трёх дней он не звонил ни жене, ни сыну. Остался у Ганиры лицом к лицу со своим горем. Заночевал у Жанны, которая утешала его, не жалея никаких усилий, хотя благодаря Дильшад, Фикрет снова утонул в печали. 

–     Куда это ты запропастился?! Бросил меня одну в этих четырех стенах и ушёл?! Скажи, где это ты был?! – набросилась Дильшад на своего мужа, когда тот, наконец - то появился после долгого ожидания.

–     Поздравляю. Меня сняли с работы. – подавленно сообщил Фикрет новость дня, о чём она даже и не подозревала.

–     Как это сняли с работы? Ты что, бредишь? Ох, и погасла же свет моего очага. – горестно отозвалась Дильшад и Фикрет впервые за всю жизнь, не переча жене, произнес:

–     Да, и это сущая правда. Свет твоего очага и вправду погас. У меня отняли все. И даже конфисковали наши дачные домики в Новханах и Загульбе.

Дильшад чуть не упала в обморок от волнения.

–     Конфисковали?! А почему ты это допустил?! Ну, куда смотрели твои глаза?! Почему не помешал им?! Ну, ты хотя бы мог попросить у них, чтобы они оставили нам хотя бы один домик. Ах, Фикрет, Фикрет. Куда мне теперь ездить отдыхать тёплым летом?! Ответь, куда мне ехать?! – начала горевать Дильшад не о будущем семьи, а о своем комфорте.

–     Да ты и вправду страшно амбициозная женщина. Я три дня как пытаюсь спасти свою шкуру, чтобы хотя бы избежать ареста, а ты горюешь о каком - то отдыхе. Благодари бога, что все это закончилось не так уж скверно для нас. Благодари, а не буйствуй. Нет, с меня хватит. Отныне попытайтесь экономить в деньгах. У меня больше не водятся столько денег, чтобы потакать каждой вашей прихоти. О невестке я позабочусь, но вот Тярлан…, хотя он и валить через пень колоду, но и для него настало пора найти себе работу. А мы пока что поживем банковскими процентами. А потом с помощью денег, которые лежат в сейфе, попытаюсь хотя бы куда-нибудь устроиться. – ответил Фикрет, объясняя Дильшад сложившуюся ситуацию. Потом он прошёл в свой кабинет, разговаривая сам с собой, - В таких случаях не стоит сидеть, сложа руки. Надо что-то придумать. Обязательно, обязательно!

Не следует забывать и то, что, у кого Аллах отнимает должность, тому он возвращает разум, чего, увы, нельзя было сказать о нашем достопочтенном судье. Он всячески искал пути разрешения своей проблемы, он всячески старался восстановить своё положение, чтобы в будущем ему не пришлось лишиться последних денег, которые он накопил для чёрного дня. Фикрет всю жизнь боролся за прибавление своего состояния, чтобы в дальнейшем чувствовать себя в безопасности. Он не привык идти на самопожертвование, отказываясь от благ жизни и высокого положения. Увлекшись этими принципами, он пожертвовал самим собой ради тех, кого любил, и, в конце –концов, закончил ненавистью к тем, кому принёс себя в жертву.

К полудню Айбениз сошла с поезда на Бакинском вокзале. Она не сразу вернулась в тот двор, где жила квартирантом. Она не зашла даже к Гюльтекин, которая ждала хоть какую-то весть о сыне. Айбениз бродила то на бульваре, то по улицам, аллеям, по Малаканскому садику, снова возвращаясь к прошлым воспоминаниям. Вечером, когда она всё же появилась в той лачуге, валясь с ног, Ламия, хлопая глазами, спросила её;

–     Где же это ты пропадала все эти дни? В мою голову лезли всякий вздор, думала, наверное, либо ты в беде, либо ничего не сообщив, решила переехать в другой дом.

–     Переехать? Ну, куда я могу переехать? У меня же нет другого дома. – задумчиво ответила Айбениз.

–     Ну, хотя бы скажи, где ты была? Вдруг ни с того, ни с сего испарилась и так же внезапно объявилась. Откуда это ты? – переспросила девушка соседку по комнате, но речь Айбениз оказался настолько странным, что ошарашила бедную девушку.

–     Я издалека. – сказала она, - очень устала и хочу спать. Прошу, не трогай меня, оставь меня одну. – попросила соседка, разбирая свою кровать. Три дня и три ночи она не реагировала на разговоры посторонних. А на четвертый день, когда она решила все же отправиться на работу, то столкнулась с новой работницей за своим рабочим столом.

–     Дяденька Умуд, а эта девушка новенькая? – в недоумении спросила Айбениз, после чего раздался ответ дяди.

–     Да, доченька. Ее приняли на работу неделю назад. Послушай, доченька, девушки успели ее ознакомить с делом, но я тебя очень прошу, хотя бы изредка присматривай за ней. – попросил напоследок старик, - Как – никак, она же у нас новенькая, вдруг что-то перепутает.

Во время обеда одна из девушек, по имени Кямаля подошла к Сабине и попросила у неё зеркало.

–     Сабиш, а у тебя есть зеркало?

–     Моя косметичка вот в той сумке, видишь, я её повесила рядом с пальто. Иди и бери ее оттуда. – вымолвила Сабина, указывая ей свою сумку, что не улизнуло от внимания Айбениз. А после обеда в кабинете директора поднялся гвалт. Дяденька Умуд спорил с руководством. Когда всё же рабочий день закончился, старик попросил девушек задержаться.

–     Девочки, не торопитесь уходить, у меня к вам маленькое дельце. – попросил озабоченный старик девушек остаться, как одна из них, не выдержав, задалась следующим вопросом.

–     Дяденька, а что это с вами, а может, вас чем-нибудь обидели?

–     Я не могу даже найти слов, чтобы выразить свое недовольство. – сразу же начал сетовать Умуд, - Ну и осрамили же вы меня перед начальством, а еще спрашиваете, кто меня обидел? Ну, скажите, скажите честно, разве я когда-нибудь поступал с вами жестоко? Не молчите, ответьте. Я же пытался делать вам лишь добро, выполнять все ваши просьбы. Клянусь жизнью моей дочери Вюсалы, что любил я вас всех точно так же, как своего ребенка. И чем вы мне отплатили? Благодаря вам, начальство чуть не лишило меня работы. Не ожидал я от вас этого, право, не ожидал. Вы что, обкрадываете того, кто дает вам хлеб? У вас что, нет ни стыда, ни совести? Разве так можно? А я, дурак, все эти месяцы лез из кожи вон, чтобы они повысили вашу заработную плату.

–     Дяденька, Аллах судья, что мы в жизни не поступили бы с вами таким образом. Это ошибка, да, точно, это ошибка. Очевидно, вышло какое – то недоразумение по поводу расчета ящиков. – высказалась Кямаля за всех. Умуд криво посмотрел на неё. - Дяденька, ну почему ты на меня так смотришь? Разве я не то сказала?

–     Начальство требует от меня найти воровку. Поэтому если у кого-то из вас и вправду есть чай, то вот вам совет - верните его на место. Девочки, не вынуждайте старика поступать с вами жестче. Мне не хочется вас обидеть, душа болит за вас. Но вы тоже должны меня понять. Если я сегодня не найду вора, то вас всех прогонять с работы. Давайте не будем лишать друг – друга  куска хлеба. Ведь и вы, и я нанялись на работу ради того, чтобы у нас всех было нормальное житьё. Разве так трудно это понять? – с жалостью просил Умуд, и Айбениз настолько стало неприятно от этого жалкого зрелище, что она сразу же решила взяться за дело. 

–     Так, девочки, вы все до единого возьмите свои сумки и корзины, ну всё, что вы принесли с собой на работу и пройдите в комнату дяди. Я сама лично позабочусь о том, чтобы ваши сумки были хорошо проверены. Если у кого-то найдется краденный чай, то пусть пинает на себя. – сказала Айбениз, обращаясь к коллективу.

–     А кто тебе дал такое права, чтобы ты рылась в наших сумках? А может, это ты воровка, блефуешь, чтобы никто не подозревал тебя в краже? – сразу же высказалась Кямаля.

–     А зачем это ты так скептически настроена? Я с утра наблюдаю за тобой и вижу, какая ты дёрганая. А может, ты информирована обо всем, больше чем мы?– вымолвила Айбениз, но Кямаля, даже не расстроившись, принялась за угрозы:

–     Послушай, ты лучше не связывайся со мной, а то тебе несдобровать.

Умуд предпочитал разобраться в ситуации, полагаясь на здравый смысл и взаимопонимание. Но сознав, что сложившаяся ситуация не сулит ничего рассудительного, он обратился к более жёстким мерам, вмешиваясь в разговор повелительным тоном.

–     Хватит, все будет так, как говорит Айбениз!

–     Но почему? – спросила Кямаля с изумлением.

–     Потому что я ей верю, как в самого себя. – коротко объяснился Умуд, - Потому что она заслужила это доверие. Так вот, возьмите все свои вещи и марш в мою комнату!

Во время проверки, Айбениз вытащила сетку, заполненную чаем приблизительно десяти килограмм.

–     Кому это принадлежит? Я вас спрашиваю, кому принадлежат вот эта сумки?! – спросил Умуд, показывая её присутствующим. Кямаля как всегда отозвалась первой.

–     Сабине, а кому же еще? – сказала она, более чем убежденно.

–     Это все вранье! Оно не мое! Поверьте, я не крала никакого чаю! – заговорила Сабина.

–     Как это не твое? Я сама видела своими глазами, как ты после того, как переоделась, спрятала свою сумку под это вот пальто. Да не верьте вы ей. Это она ворюга. – воскликнула Кямаля.

–     Неправда! У меня была всего лишь одна сумка, а здесь еще и корзина. В моей сумке лежала только моя косметика и халат. Я, как и вы, не имею понятия, каким образом попали эти целлофаны в мою сумку. Но я не воровка! – расплакалась Сабина.

–     Ну, просто великолепно, значит, задумала обделаться плачем. А может, объяснишь нам, как эти целлофаны очутились в твоей сумочке? А может, его туда положила сорока? – с насмешкой вымолвила Кямаля.

–     Поверьте, я говорю истину. Могу поклясться жизнью своей матери…,- ответила Сабина, утопая в слезах. Но она никак не могла доказать свою правоту.

–     Не вижу надобности. Да и не сделает это тебе чести. До сих пор у нас ни одного такого случая не было, а после твоего появления, у нас вдруг недостача. Отчего бы это? Ну, конечно же, от того, что среди нас объявилась искусная воровка. – продолжила Кямаля с обвинениями.

–     Я не воровка, не воровка! Да и не дура, чтобы взять на себя вину другого. Если мне здесь не верят, то и не надо! Дядя, я ухожу, и больше никогда сюда не вернусь! А вы все еще пожалеете, что назвали меня воровкой!– сказала она, выбежав из комнаты.

–     Вот видите, не смогла дать нам отпор, вот и сбежала. Ну что ей делать, «бедняжке», ведь правда же всегда колит глаза. – сказала Кямаля, оглядываясь за ней.

–     А зачем ты так уверена, что воровка она и никто другой? А ты не боишься ошибиться? – неожиданно спросила Айбениз, обращаясь к Кямале, - Ведь до сих пор еще не доказано, что эти сумки принадлежат именно ей. А может, ты выставляешь-то ее в плохом свете просто ради того, чтобы как-то скрыть настоящего вора? А может, ты этим пытаешься нас запутать?

–     Послушай, аз, что ты от меня хочешь? Ты лучше не взвались с больной головы на здоровую. Всегда так, когда хочешь чем-то помочь, то все оборачивается против тебя же самого. – недовольно ответила Кямаля, и Айбениз внимательно взирав на старика, объяснила свою позицию.

–     Дяденька, здесь что -то неладное. И у меня есть веский повод об этом говорить. Видите ли, сегодня утром Кямаля попросила у Сабины зеркальце, чтобы подкраситься. Она была занята работой и поэтому отправила ее за этим вот предметом, а она была в ее сумке. А может, это Кямаля…,- высказалась Айбениз, меняя ситуацию.

–     Послушай, ты что, не знаешь здесь имя другого человека, кроме моего? И имеются ли у тебя доказательство по поводу того, что эти целлофаны принадлежат именно мне и никому другому? Не отвечаешь? Ну вы же поймали воровку с поличным, так зачем же придираться к другим? – окончательно разозлилась Кямаля.

–     Ну, ладно, рано или поздно все выясниться. – решительно ответила Айбениз. Когда все начали собираться, Айбениз обратилась к Умуду, - Дяденька, ну мы пойдем. Мы и без того задержались.

–     Доченька, прошу тебя, с сегодняшнего дня проверяй самолично все сумки.  – попросил Умуд.

–     А что делать с этими целлофанами? – в свою очередь спросила  Айбениз, указывая на ворованный товар.

–     Ничего, я сам высыплю их в ящики. А вы разойдитесь по домам. – сказал Умуд, обращаясь к девушкам. Когда все ушли, дяденька Умуд попросил Айбениз остаться на пару слов. - Доченька, пусть все это останется между нами. А то узнает начальство, что я вас покрываю, и уволит всех вас с работы.– сказал он молящим тоном.

–     Дяденька, ведь из-за этих вот девчонок вас бранили целый час. А вы, несмотря на все это, защищаете их? – удивилась Айбениз.

–     Ну что мне делать, доченька, наверное, это все шайтан на минуту лишил их разума, и они поступили так опрометчиво. Нельзя же их наказывать за это, ведь нет на этой земле безгрешных людей. Нет, все же надо дать им еще один шанс. Знаешь, это все проклятая бедность, это она толкает людей на такие поступки…,- вымолвил Умуд. После такого признания Айбениз не могла не полюбить этого доброго и отзывчивого старика. Теперь она готова была вынуть душу злодея, чтобы никто не посмел обидеть  этого безобидного человека…Айбениз все же имела зуб на Кямалю из-за того, что Сабина лишилась работы не по собственному желанию. 

–     Ну что это с тобой? Почему ты со мной не общаешься? Ну не стоит быть такой злобной, ведь это не я, а ты наговорила мне пакостей, да и в придачу, оскорбила меня. – заговорила Кямаля, когда та при виде её отвернулась.

–     Ошибаешься, я вовсе и не злобная. Просто я не одобрила твой вчерашний поступок. – сказала Айбениз.

–     Ну что поделаешь, я была рассержена и не смогла сдержаться, вот и нагрубила тебе. Дядюшка тоже хорош, поссорил всех нас друг с другом и только потом успокоился.  Ну не надо держать на меня зла. – подмазывалась девушка к Айбениз, как она категорически заявила:

–     Ну, хорошо, правда все равно всплывет наружу. И если выяснится, что я была к тебе несправедлива, то я самолично попрошу у тебя прошение. – сказала она, собираясь выйти из офиса.

–     Тебе лучше немного задержаться. У меня к тебе разговор. Так вот, ты лучше не защищай эту девку. – по-дружески посоветовала Кямаля.

–     А вдруг она стоит того, чтобы ее защищали?– с иронией вымолвила Айбениз.

–     Ты хоть знаешь, чем она до этого занималась? – загадочно спросила Кямаля.

–     Не знаю, и знать не желаю. Меня не волнует личная жизнь других. – рассердилась Айбениз, убрав её с дороги.

–     А ты лучше выслушай, прежде чем отстранится от меня, - посоветовала девушка и, не ожидая ответа, вымолвила: - До этого она являлась жрицей любви. То есть, занималась древнейшем в мире профессией.

–     Послушай, у тебя разве нет других дел, кроме как заочно осуждать людей? – сразу же вырвалась у Айбениз, - А может, тебе заняться своими делами, чем хулить её. – принялась она журить Кямалю, как она удивленно приподняв брови, заявила:

–     Да ты что, ведь это же не сплетня, а сущая правда. Все девочки осведомлены о ее нынешней профессии, вот поэтому-то никто не захотел с первого дня дружить с нею. А ты обороняешь ее как родного человека и ведешь себя так, словно тебе безразлично, что об этом подумает твое окружение. Если ты будешь проявлять такое чрезмерное рвение, то наживешь себе дурную репутацию. Может случится и так, что тебя будут подозревать в соучастии в краже.

–     Спасибо вам за ценный совет, ханум, но мне виднее. А теперь иди, работай, а то я сию же минуту расскажу дяденьке, что ты вместо того чтобы заниматься делом, плетешь интригу. – обвинила её Айбениз.

–     Ну, хорошо, не дерзи. Ты что-то в последнее время сблизилась с дядюшкой, к чему бы это? – хитро заулыбалась Кямаля.

–     Похоже, у тебя исчерпаны темы для новых сплетен, и потому нашла к кому цепляться? Но не утруждайся, потому что я к нему отношусь, как к своему отцу, и не более? – с гневом произнесла Айбениз, но Кямаля заговорила более уверенна.

–     Но он же не твой папаша.

–     Ну и что? Порой в жизни случается и так, что лица, которых ты считаешь посторонними, оказываются для тебя ближе родных. И в этом смысле, кровное родство ничего не значить. Душевная близость, душевная гармония – вот что главное. А на счёт нашего бригадира – дядюшки Умуда, я сказу следующее. Учитывая то, что вы и мизинца его не стоите, так как совершили такой грязный поступок, но он всё-таки постоял за вами горой, ибо опасался того, что вас выгонят с работы. А знаешь ли, ты не из тех людей, кто способен понять и оценить реальную ситуацию без всяких приукрашиваний. Если я когда-нибудь услышу, что ты разводишь сплетни в коллективе, то я сама лично пожалуюсь начальству. Вот тогда ты и получишь по заслугам. – пригрозила Айбениз Кямале. Она уже вышла во двор, когда Кямаля начала выбрасываться оскорблениями в её адрес.

–     Да вы посмотрите же на нее, я пытаюсь учить ее уму – разуму, а она, неблагодарная, мне угрожает. А я тебя не боюсь. Тебе не скрыть свои «недостатки». Мне придется тебя разочаровывать. Я знаю о тебе больше, чем ты обо всех нас. Если бы ты была приличной девушкой, то тебя бы не выставили из твоего же родного дома! Видишь, даже у стен есть уши.

Слова Кямали, которая успела покопаться и в её прошлом, больше не пугали Айбениз ни под каким - либо предлогом. Она подошла к бригадиру в конце работы и попросила у него домашний адрес Сабины. В ответ на просьбу Айбениз, Умуд отозвался с согласием, так как попытка этой девушки сделать доброе дело не могла не найти должного признания.

–     Доченька, попытайся ее убедить вернуться на работу. Скажи, что мы ей верим, и мы обязательно найдем настоящую воровку. Нынче люди крайне злы и безнравственны. Если даже удача ей улыбнется и какой-нибудь предприниматель вознамериться принять ее на работу, то этого он предпримет не из-за того, что он ее пожалеет, а скорее всего, он постарается притворить в жизнь свои гнусные намерения. Убеди ее вернуться. Удачи. – добавил Умуд, сильно пожав руку этой великодушной девушки. На следующее утро, прежде чем отправиться на работу, Айбениз зашла к Сабине….

Айбениз отворила калитку и зашла в маленький двор, которую аккуратно почистили. Дверь дома стояла открытой. Она сняла обувь на пороге дома и аленькими шагами прошла в комнату. Помещение было настолько убогим, что Айбенизу пришлось помолиться Аллаху, вспоминая своё убежище. В комнате не было даже окна. Рама стояла пустой, а вместо стекла туда прикрепили полиэтиленовый целлофан и изношенные, порванные одеяла. С потолка свисала лампа, электрические проволоки, которых не прикрепили к стене и подобная ситуация создавала реальную опасность для жизни. Электрический нагреватель подсоединили к открытому току, у которого было сорвана изоляция. На кровати из железной сетки лежала какая-то женщина, которая сразу же отреагировала на шорох и воскликнула;

–     Кто там?– сказала она, приподнимая голову.

–     Простите, тетушка, мне нужно повидаться с Сабиной? Она же живет здесь, я не ошиблась? – осведомилась незнакомка, и женщина ласково откликнулась на ее вопрос.

–     Нет, доченька, не ошиблась. Она моя дочь. Но мы, кажется, с тобой незнакомы?

–     Вы правы, тётушка, мы с ней работаем вместе… на фабрике. – ответила Айбениз. – Знаете ли, ведь она же вчера не вышла на работу, а я, вот, как её товарищ, решила зайти к ней и узнать…. Если бы у вас был телефон, то я бы позвонила, а не потревожила бы вас столь неожиданным визитом.

–     Да ты что, доченька, все нормально, ну вот только она и вправду вчера себя очень дурно чувствовала. И я тоже тревожусь за ее состояние,…. доченька, а может, у нее неприятности? – тревожно поинтересовалась женщина, но Айбениз живо ее успокоив, солгала.

–     Нет, нет, тётушка, какие могут быть неприятности у Сабины? Мы все в восторге от нее, ведь она очень умелая и старательная работница. А она куда-то вышла? – напоследок спросила девушка и женщина, вздыхая, произнесла:

–     Она сейчас в аптеке, купить для меня лекарства. Бедная моя девочка, она и так еле-еле успевает с домашними расходами, а тут я для нее стала обузой. Врачи тоже хороши, назначили мне дорогие препараты. Но никто из них не говорит конкретного слова. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь снова встать на ноги и ходить или же я всю жизнь буду прикована к постели. Но я не жалуюсь, нет, не жалуюсь на свою судьбу. Только бы снять эту тяжесть с ее плеч, уйти, не причиняя ей лишнего неудобства…Доченька, ну вот видишь, заболталась и забыла тебе предложить присесть. Да ты не стой на ногах, вот возьми ту табуретку и присядь рядом. Если бы не была эта проклятая болезнь, я бы встала и угостила бы тебя свежезаваренным крепким чаем.

–     Нет, тётушка, нет, я-то зашла к вам на минуту. – с глубокой печалью вымолвила Айбениз, - Вот увижусь с Сабиной и сразу же уйду. – Затем она нечаянно задала вопрос, который больше всего исходил из её профессиональной привычки, - А вы давно в таком состоянии?

–     Уже как два года не могу передвигаться. Иногда так сжимается сердце от горя и скуки. И стала же я обузой для моей Сабиночки. – с горечью высказалась пожилая женщина и Айбениз, не сумев сдержаться, почти накричала:

–     Да что вы, в жизни нет более приятной обузы, чем забота о родителях. – с явной тоской заговорила она, вытирая слезы. - Ведь вы тоже когда-то трудились, чтобы поставить ее на ноги. А теперь это ее обязанность - присматривать за вами.

–     Я же мать, какая же мать пожелает, чтобы ее дитя бросилась и в огонь и в воду ради нее. Какого от меня толку. Она же еще очень молода, чтобы быть раздавленным под тяжестью жизни. Я же со своей болезнью не даю ей возможности подумать о себе, о своем будущем. Это так несправедливо. – пожаловалась мать.

–     Тетушка, жизнь к нам тоже неблагосклонна, она не знает милосердия. Но она стоит того, чтобы как можно крепче ухватиться и бороться за нее. Вот и Сабина, как любящее свою мать дитя, пытается как-то облегчить вашу участь. Аллах вознаградит ее за это, обязательно вознаградит. – ответила Айбениз. Она услышала шаги за спиной и повернулась в ту сторону, когда Сабина воскликнула от удивления.

–     Айбениз?

–     Угадала, как видишь, я, пришла за тобой. Иди переоденься, да поживей, тебя заждались на работе. – сказала Айбениз, подмигнув подруге.

–     Я же…?- с сомнением отозвалась Сабина, когда Айбениз лишила её возможности высказать правду.

–     Да, ты вчера себя неладно почувствовала. – подмигнула она, - Но, а сегодня ты здорова. Значит, тебя пора выходить на работу. Не видишь, мама тоже из-за тебя волнуется. Ну, зачем ты так остолбенела? Иди, переоденься, мы и так опаздываем на работу. Я подожду тебя у входа.

–     Доченька, не торопись. Мы же еще не угостили тебя чаем. – попросила мать, увидев, как девушка собирается покинуть дом.

–     Как-нибудь в другой раз. – поблагодарила её Айбениз, а затем попросила, - Если позволите, то мне бы хотелось почаще навешать вас.

–     Когда тебе будет угодно, доченька, когда тебе будет угодно. Наши двери всегда открыты для такого приятного гостя, как ты. И пусть Аллах одарить тебя счастьем.– помолилась мать за эту девушку. Как она нуждалась в благословении матери, в добром слове, которое родители произносят в адрес своих детей.

–     Спасибо вам большое,… мам…, благодарю. – ответила Айбениз, выбежав из комнаты. Она постояла во дворе в ожидании своей подруги. Как только Сабина вышла, то она сразу же бросилась на неё с возмутительными словами.

–     Ведь вчера же они сами назвали меня вором, а теперь зовут меня на работу? – с сомнением спросила она.

–     Это было вчера, а сегодня в программе произошли некоторые изменения. – шутливо и коротко ответила Айбениз.

–     Я ни черта не понимаю. – в недоумении высказалась Сабина, после чего Айбениз, толкая ее сзади, произнесла:

–     Нечего понимать, ты лучше топай….

Когда они оба появились на пороге цеха, дяденька Умуд с радостным  возгласом побежал к ним на встречу.

–     Молодец, доченька, я знал, что ты сможешь ее убедить, и ты умело справилась с этой задачей.– сказал Умуд, поблагодарив Айбениз от всего сердца. Потом он обратился к Сабине. - Доченька, хорошо, что вернулась, ну нельзя же быть такой обидчивой. Не стоит все сказанное принимать так близко к сердцу….

Девушки цеплялись к Сабине, мешая ей сосредоточиться на работе. Вокруг разводилась склока, которая ясно слышалась за стенами маленького цеха.

–     Не обращай на них внимание. Лучше занимайся делом. Работай. – говорила Айбениз, заметив нервное состояние Сабины.

–     Какая же она и впрямь наглая. После стольких порицаний, она еще осмелилась явиться на работу. И ведет себя так, как будто ничего не случилось. – сказала Кямаля. После её слов другие девушки начали обмениваться мнениями.

–     Она же, наверное, привыкла к такому обращению. А как же, приняв во внимания то, чем она занималась прежде….

–     Да, таким девкам привычно унижение. Я только одного не пойму, почему же таких принимают на работу и куда смотрит начальство? Разве они не слышали пословицу, от яда не жди исцеления, а от шлюхи преданности.^[1]

И добились девушки того, что Сабина всхлипнула. Айбениз больше всего не выносила бессилия, когда человек не может возражать против несправедливости. По крайней мере, она этому научилась с недавних времён, учитывая и свою ошибку, которую она совершила благодаря своей неосмотрительности и доверчивости.

–     Почему это ты плачешь? – набросилась Айбениз на Сабину, - Зачем молчишь? Ведь молчание – это знак согласия. Ты что, принимаешь на свой счет их обвинения? Не молчи, ну скажи хоть слово. Если у тебя нет сил защищаться, то я сама их проучу! 

–     Айбениз, умоляю, не надо. Это истина, …ведь я была когда-то такой. – ответила Сабина, – не взирая на то, что я сегодня стремлюсь заработать на кусок хлеба своим трудом, но клеймо прошлого будет преследовать меня до гробовой доски. Оно не даст мне ощутить себя достойной личностью. Я не имею право заставить их замолчать. Ведь в этом есть доля истины. 

–     Как бы там ни было, ты имеешь права есть кусок хлеба без осуждений людей. Нынче ты этот хлеб зарабатываешь честным путём. Нет, я не дам им сломать тебя. Ты тоже полноправная работница этой фабрики, как и они. У тебя тоже есть право пользоваться возможностями, которого мы все имеем. Не надо бояться, ты лучше соберись и пойдем со мной! – сказала Айбениз, притащив её с собой в офис, где они собирались пообедать вместе с остальными. Сабина снова с покорностью слушала сплетни в свой адрес и еле – еле выдерживала каверзные взгляды, направленные в её сторону.

–     Мне следовала бы ослушаться тебя. Поела бы в цехе, в тихом обстановке. – сказала Сабина, с жалостью взглянув на подругу.

–     Видите, что вытворяет Айбениз. В последнее время, совсем прилипла к этой девке. Ни на минуту не расстается с нею, как будто ее спаяли с ней. Мы бежим от нее, как от чумы, а она назло всем сует ее нам в глаза. – вымолвила Кямаля.

–     Да, ты права. Они очень близки, возможно, это дешёвка уже успела обучить ее тонкостям своего ремесла. А вдруг они уже пришли к единому согласию? Поэтому всюду вместе и даже на минуту не расстаются друг с другом. – сказала другая.

–     Я тебя поздравляю, Айбениз, наконец – то ты нашла себе пару. Ну что, мы тебе не по вкусу?– ехидно обратилась Кямаля к Айбениз.

–     А ты не завидуй. Только богу известно, как они вместе приятно проводят время. Ну, уж не так скучно, как мы. – отозвалась кто-то из группы.

–     Хватит, замолчите чертовые вороны! – закричала Айбениз, поднимая протест против маленького сообщества, где господствовали отрицательные привычки вмешиваться в жизнь посторонних и превращать каждый поступок человека в тему обсуждения. – Ну что, нашли новую тему для склок? Сдается мне, что вам, доставляет удовольствие рыться в прошлом Сабины. Если бы вы имели хоть чуточку совести, то не высмеивали бы её несчастье и личную трагедию. Увы, порой типы вроде вас, которых мы называем людьми, не способны заглянуть на шаг вперёд. Вы кого осуждаете? Сабину? Скажите, ради чего? Из-за ее далёкого прошлого, которое вы привыкли видеть в чёрном цвете? Да как вам не стыдно. И вы называете себя женщинами? Прежде чем осуждать другого, хотя бы постарайтесь представить себя в её шкуре. Хоть на минуту представьте, с какими бедами столкнулось это создание, какие кошмары и муки совести преследовали её днём и ночью. Да, мужики могут так о ней хулить. Потому что им трудно понять Сабину. Потому что среди них находятся и такие, которые, поиграв честным именем глупых девчонок, толкают их в бездну, при этом, не отчитываясь перед собственной совестью. А вы, почтенная публика, вместо того, чтобы упрекать подобных аморальных элементов, стремительно судачите о Сабине, которая и без того подверглась множеству унижений, которая потеряла доверие к человеку, которая живёт в аду, утешаясь его горячим пламенем. Зачем вы не позволяете ей забыть о прошлом и жить спокойной жизнью? Подумайте, она же тоже имеет право безвозвратно проститься с прошлым, жить, рассчитывая на свой честный труд, она же тоже имеет право чувствовать себя нужной для окружающих, взглянуть в наши глаза без всякого стыда и страха, она же тоже имеет право выбрать для себя подругу, подружиться со мной, с тобой, с нами, она же тоже имеет право устроить свою личную жизнь, если её не будут окружать такие язвительные люди, как вы. Ответьте, зачем вы заставляете её возвращаться к той беспутной жизни, упрекая её на каждом шагу? Скажите, зачем? – с гневом спросила Айбениз, обращаясь ко всему коллективу. – Я обращаюсь к тебе, Кямаля, – продолжила Айбениз. – Зачем это ты ненавидишь Сабину? Зачем ты её так презираешь? Разве она когда-нибудь совершила против тебя хоть какое-то злое действие? Ну, ответь, совершила или нет? – спросила она повелительным тоном, после чего обязательно следовал бы ответ.

–     Отлично, она всё время зубрит моё имя. Ну вот, опять как клещ, прицепилась ко мне. – возразила Кямаля, улизнув от ответа. 

–     Не увиливай. Я задала тебя вопрос и требую от тебя ответа. Скажи, обошлась ли она хоть раз с тобой скверно? – снова спросила Айбениз.

–     Нет, не обошлась. – безмятежно ответила Кямаля.

–     Ну, а вы, девчонки, когда-нибудь были очевидцем того, что она кого-то обижала? А может, она и вправду сделала кому-то больно или же ябедничала про вас? А может, она предлагала посещать вместе с ней какие-нибудь сомнительные места или на ваших же глазах присела к какому-то мужику? Ну, скажите, что она сделала при вас такое, что она так вам омерзительна? – обратилась Айбениз к окружающим.

–     Она нам ничего такого не предлагала. Но без дыма не бывает огня. А может…,- снова раздался сомнительный вопрос, которому Айбениз помешала распространиться.

–     Хватит, достаточно! Вместо того чтобы мотивироваться на догадках, лучше присмотритесь к ней получше. Ведь она же не из тех девчонок, которых вы называете персоной низкого пошиба. Ну, тогда откуда такое презрение? Вы что, ополчились против неё благодаря оговорке Кямали? А где же ваше благоразумие? Вы называете Сабину воровкой? А что если я попытаюсь доказать обратное? Вы готовы попросить у нее прощение, если мне удастся ее оправдать? 

–     И каким же образом ты собираешься ее оправдать? – спросила одна из девушек.

–     Айбениз, мне неизвестно, что ты вздумала, но если ты сможешь доказать ее непричастность к краже, то я самолично буду просить у нее прощение. – отозвалась Кямаля.

И в эту самую секунду Айбениз разоблачила Кямалю, вынув из-под её юбки целлофаны с чаем. Столь неожиданный маневр застал девушек врасплох. Они были ошеломлены тем, что та, которая пыталась обвинять Сабину в воровстве, сама же оказалась плутовкой и лгуньей. Все смотрели на нее с укором.

–     Девочки, не смотрите на меня так. – возмутилась Кямаля. - Это все шайтан, это он сбил меня с толку. Захотела немножко подзаработать на этом. Но в результате сама не зная, чего творю, всех вас подставила. Прошу вас, простите меня, Сабиш, и ты тоже не держи на меня зла. Умоляю, простите меня, но я же призналась в содеянном. Не надо ничего говорить дяденьке, мне не хочется потерять работу. Я больше не буду, честное слово, не буду.

Айбениз выслушав Кямалю, кивнула головой и решила закончить на этом.

–     Не волнуйся, мы никому ничего не скажем. Но знай, если это опять повторится или же я услышу хоть слово о том, что ты наговариваешь на людей, то отныне не жди от меня пощады.–предупредила Айбениз Камалю перед тем, как она покинула помещения вместе с девушками. Айбениз двигалась медленными шагами. Она очнулась лишь тогда, когда увидела себя одинокой посреди улицы. Напротив высокого здания, где был расположен цех, работал объект, называемый казино. Там всё время собиралась молодёжь для того, чтобы проводить свободное время, увлекаясь азартными играми. В эту секунду Айбениз и столкнулась с пьяным… Тярланом,  который в компании  двух девушек передвигался прямо на неё, переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Между ними было определенное расстояние, но она не смогла пройти мимо, проявляя к нему равнодушие. Она постояла в стороне и долго наблюдала за ним, за его лёгким поведением. Несмотря на то, что Тярлан терял равновесие на каждом шагу, он всё же держал в руках бутылку, из которой большими глотками глотал спиртное. Он подошёл к своей машине. Дрожащими руками достал ключи и попытался засунуть его в щель замка. Но как бы он не старался, все его усилия казались напрасными. Наконец он выронил ключ. Когда одна из девушек решила ему помочь, то Тярлан сразу же отказался. 

–     Эээ, не трогай, я сам, сам. - сказал парень, поднимая ключ с асфальта. И тут, он заметил женские ноги. В ту секунду, когда он поднял голову и взглянул на таинственную незнакомку, наблюдающую его со стороны, то сразу же, без всякого колебания узнал в ней Айбениз…Ему больше всего не хотелось красоваться перед ней в таком неловком положении. Тярлан разгневался такой неожиданной для него встрече и потому решил оскорблять свою любовь, унижать её достоинство. Он не обращал внимания на тех девушек,  которые дёргали его за рубаху за словами;

–     Ну, открой же эту чертовую дверь.

Он близко подошёл к прошлым и болезненным воспоминаниям, после чего завязал с нею разговор.

–     Айка? Это ты? А что это за наряд? Разве тебя не исключили из школы? А что это за тапочки?– спросил он Айбениз, усмехаясь и оглядывая её с головы до ног. Вдруг откуда-то появилась Сабина, обращаясь к своей подруге.

–     Айбениз, нас ждут в цехе. – сказала она, не заметив Тярлана, о чём потом ей пришлось сильно пожалеть.

–     Чтоо? Цех?  – удивился Тярлан, - Ты что выкалываешь рабочим? Ведь у тебя же были большие планы насчёт учебы, ты же собиралась окончить институт и заботиться о здоровье таких неуживчивых пациентов, как я? Что же с тобой такое стряслось, что тебе пришлось попасть из князей в грязи? Ну, ты даешь. Если честно, то цех для тебя не такое уж и ужасное место, оно очень даже тебе подходит. Я бы сказал, что ты была рождена ради этого вот дела. Ведь такой бедной девушке, как ты, не стоило рассчитывать на большее. Ну что же, я от всей души тебя поздравляю. А между халатом врача и рабочего не так уж велика разница. Разве я не прав? – Тярлан подошёл к ней, более чем близко. Неприятный запах, что заносился изо рта Тярлана, вызвала тошноту у Айбениз. Она повернула голову в сторону и помахала рукой так, словно хотела обгонять запах спиртного рассеявшейся на воздухе, - Ну что? Не нравится запах моего рта? Ну и зря. Ведь теперь не я, а именно ты порождаешь у человека чувство отвращения. Я же говорил тебе, что ты кроме меня никому не будешь нужна. Никто кроме меня не захочет связать свою судьбу с тобой. И я не ошибся. Аааа, вспомнил, а где тот парень, твой заступник, ёлки – палки, как же его звали? Ах да, вспомнил, Джавад. Ну, скажи, ну где же он, где? Что, неужели и он от тебя отвернулся? А что ему оставалось делать, кроме как избавиться от твоей компании? Он же не дурак, чтобы предъявлять свои права хозяина на объедки другого?  Ведь не каждый мужчина может носить ту шапку, которую кто-то до него и поносил и успел даже помарать в слякоти. А может, нам стоит поговорить об этом более подробно? А может, тебе, ну скажем ради нашей давнишней дружбы рассказать, что же, на самом деле, было между вами, а? Не бойся, я не накажу тебя за это признание. Между нами, Айка, скажи, от кого же был ребёнок, которого ты так хотела мне подсунуть? Ведь отцом же этого ребёнка был он, разве не так? Молчишь? Значит, мои догадки верны. Значит, ты носила его ублюдка. А помнишь, как ты чуть не убила меня из-за одной ночи? А когда застала меня с Назрин, то, вообще, подняла такой галдеж, словно увидела рядом со мной призрака. Да всегда так, истине, в большинство случаев, и приходиться умолкать перед ложью.^[1] Видишь, ты тоже ни чуть не уступала мне. Пока я развлекался с Назрин, ты тоже не теряла время зря и ублажала этого Джавада. А еще хотела меня представить в плохом свете. Как будто я воспользовался твоей наивностью. Я даже сам чуть не поверил в эту басню. Ну что, теперь довольна своей жизнью, потаскуха?! – сказал  Тярлан, набрасываясь на неё. Айбениз больше не хотела выслушивать подобные оскорбления. Она сжимала в карманах кулаки, словно была готова избить пьяного Тярлана до смерти,  желая расквитаться с ним за все понесённые унижения. Она подняла руку, чтобы ударить его. Но Сабина схватила подругу и оттолкнула в сторону, помешав ей  учинить драку посередине улицы.

–     Айбениз, не надо! Не трогай его! Не стоит он того, чтобы ты марала руки об такого негодяя, как он. Если ты сейчас ударишь его, то он окажется правым. И потом, он подумает, что смог тебя сломать. Будет радоваться тому, что смог сделать тебе больно. Не надо, Айбениз, не надо, лучше уйдем. – сказала Сабина, дёргая её за руку.

–     Ну что же, бог тебе судья. – закричала Айбениз, наконец-то снимая замок с языка. После ухода покинутой любви, Тярлан долго смотрел вслед за Айбениз, цепляясь за дверь автомобиля, чтобы сохранить равновесие. Его раздирала ярость. И потому он накричал на пьяных девушек, которые сопровождали его в лёгких увлечениях. 

–     Отвалите, я никого не хочу видеть! Никто мне не нужен! Никто! Вы все стервы! Отвалите! - заорал Тярлан, прогоняя их прочь. Девушки вернулись в казино, разбрасываясь оскорблениями в адрес этого удальца. А Тярлан свалился на землю и горько заплакал, сильно прижав колени. А затем, он еле - еле встал с места и сел за руль автомобиля, который погнал в неизвестном направлении…

Дорога, по которой везли Джавада в Ханкенди, не различалась в ночной темноте. Другие пленные, разделяющие одинаковую участь с доктором, не имели понятия о том, с какими оскорблениями и истязаниями им предстояло сталкиваться. Их всех разместили в одиночные камеры. Туда даже не проникал дневной свет. Время от времени, им раздавали пищу. Среди десятка пленных лишь Джавад не дотрагивался до еды, приготовленной особо для пленных, о чём он догадался лишь после того, когда стал очевидцем тяжких мучений соотечественников. Пленные мучились от сильных болей в животе. Джавад обследовал больных с помощью пульсации и обнаружил, что внутренние органы пленных возросли до невероятных  размеров. 

–     Не притрагивайтесь к еде, наверное, в его состав был добавлен какой-нибудь яд. Умереть от голода это лучше, чем умереть от их рук. – предупредил Джавад невинных жертв.

–     Ара, ес бижишка мезин хага угуна аным. Бедке жад анексхигед. Бедке ес ташин Нургенин. Асенг вор тожмимегузйун гкаши. (Ара, этот доктор нам мешает. Надо как можно быстрее избавиться от него. Об этом надо рассказать Нургену, он нам поможет). – решили армяне, задумав поместить Джавада в один из домов. В действительности, это было своего рода маневром, чтобы новоявленный доктор не помешал им в реализации зверских планов. После необходимого предупреждения, Джавада назначили холопом во дворе какого-то имения, на котором жили армяне. Там вместе с ним трудилась молодая женщина лет тридцати, которую звали Хаялой. Обязанность Джавада заключалась в вырубке дров, в культивации земли, в выполнении хозяйственных работ, взамен чего ему полагался маленький кусок чёрного хлеба. Он всячески старался облегчить труд Хаяле, чтобы та не обременяла себя трудной работой. Джавад каждый раз делил свой кусок хлеба с Хаялой, когда та не могла насытиться своим пайком. После годовых мучений, Джавада увезли в больницу, где отняли у него одну почку без всякого на то личного согласия «донора». Джавад не полагал, что с ним обойдутся так жестоко, хотя от врага ему не приходилось ждать никакой милости. В то время, когда его забрали с хлева, Аванес предупредил соратников;

–     Ара, он доктор. –после чего Джавад подумал о том, что им будут пользоваться, полагаясь лишь на его прямые обязанности, и не более. А через три дня, когда его привезли обратно, Джавада выбросили во двор, чтобы тот подох на открытом воздухе. Если бы не Хаяла, которая ухаживала за ним в кормушке не только между работой, но и после изнурительного труда, то его давно бы не стало. Однажды хозяева дома решили устроить весёлую вечеринку, куда пригласили армянских боевиков, якобы стоящих на защите «местного населения». Джавада заставили раздавать им напитки в роли официанта. Он ходил по столам, разливая спиртное по бокалам. Он сильно хромал не только от незаживающей раны на ноге, но и из - за нового «сюрприза», которым его наградили недавно. «Как бы я хотел, чтобы в этот миг я держал на руках бурдюк жидкого яда» - думал он, украдкой оглядывая врага. Офицеры развлекались и заигрывали с армянками лёгкого поведения. Из радиоволн раздавались звуки танго, под которым когда-то танцевал Джавад с той любимой, сладкие воспоминания о которой не покидали его ни на минуту. Путешествие по далёкому прошлому на своей земле, но там, где издавались весёлые голоса противника, причиняли невыносимую боль, которую он испытывал всей душой. Джавад на минуту закрыл глаза и представил себя танцующим под той же музыкой в компании Медины. Он схватил её за руку, и она начала кружиться вокруг него последовательными шагами. А когда он разглядел свою партнёршу, то узнал в ней не жену, а ту, за которой он готов был когда-то прошагать на край света. Айбениз улыбнулась ему в ответ, как когда-то, в том далёком прошлом. Она завершила с ним этот танец, к которому он приступил в сопровождении Медины. Когда наконец-то умолкла музыка, Джавад раскрыл глаза, оглядываясь по сторонам. Офицеры настолько выпили, что трепали языком без умолку. Один из них не удержался, и его вырвало прямо на пол, отчего Джавад заговорил громким голосом;