–     Фикрет, хватит! Я уже достаточно наслушалась твоих упрёков. – не выдержала натиска Дильшад и надменно произнесла: - Вместо того чтобы критиковать семью своего сына, ты лучше подумай о своей дочери, которая умирает там, как беспризорная, с голоду.

–     Она не беспризорная, и житье у нее лучше, чем у нас вместе взятых. – еще больше позлил Фикрет ненавистную жену. -  Ведь её муж не такой лежебока, как твой сын. Он день и ночь вкалывает ради своей жены и ребёнка и при этом почитает ее, чуть ли как богиню. Вот увидишь, когда-нибудь он своим трудолюбием добьется большего, чем твой ненаглядный сын. А мне остается лишь возвысить хвалу в честь бога за то, что он дал мне такого добросовестного зятя. Он хоть и бедный, но очень мужественен. Хотя бы уйду из этой жизни довольным увидев, как счастлива моя дочь. 

–     Ну, тогда уходи, уходи к своей дочурке! Уходи, и не показывайся мне на глаза! – возмутилась Дильшад.

–     Ах, Дильшад, ах, как же мне тебя жаль, ведь ты и меня, и себя сделала несчастным. – сказал Фикрет, подойдя к двери….

Спустя неделю Фикрета сняли с должности. Его обвинили в вымогательстве, конфисковали дачу, всё имущество, а в виде наказания, назначили пенсию. Он сумел избежать ареста лишь с помощью своих давних знакомых. Но с того дня, он не только лишился всего что имел, но и оказался чужим среди своих. В течение трёх дней он не звонил ни жене, ни сыну. Остался у Ганиры лицом к лицу со своим горем. Заночевал у Жанны, которая утешала его, не жалея никаких усилий, хотя благодаря Дильшад, Фикрет снова утонул в печали. 

–     Куда это ты запропастился?! Бросил меня одну в этих четырех стенах и ушёл?! Скажи, где это ты был?! – набросилась Дильшад на своего мужа, когда тот, наконец - то появился после долгого ожидания.

–     Поздравляю. Меня сняли с работы. – подавленно сообщил Фикрет новость дня, о чём она даже и не подозревала.

–     Как это сняли с работы? Ты что, бредишь? Ох, и погасла же свет моего очага. – горестно отозвалась Дильшад и Фикрет впервые за всю жизнь, не переча жене, произнес:

–     Да, и это сущая правда. Свет твоего очага и вправду погас. У меня отняли все. И даже конфисковали наши дачные домики в Новханах и Загульбе.

Дильшад чуть не упала в обморок от волнения.

–     Конфисковали?! А почему ты это допустил?! Ну, куда смотрели твои глаза?! Почему не помешал им?! Ну, ты хотя бы мог попросить у них, чтобы они оставили нам хотя бы один домик. Ах, Фикрет, Фикрет. Куда мне теперь ездить отдыхать тёплым летом?! Ответь, куда мне ехать?! – начала горевать Дильшад не о будущем семьи, а о своем комфорте.

–     Да ты и вправду страшно амбициозная женщина. Я три дня как пытаюсь спасти свою шкуру, чтобы хотя бы избежать ареста, а ты горюешь о каком - то отдыхе. Благодари бога, что все это закончилось не так уж скверно для нас. Благодари, а не буйствуй. Нет, с меня хватит. Отныне попытайтесь экономить в деньгах. У меня больше не водятся столько денег, чтобы потакать каждой вашей прихоти. О невестке я позабочусь, но вот Тярлан…, хотя он и валить через пень колоду, но и для него настало пора найти себе работу. А мы пока что поживем банковскими процентами. А потом с помощью денег, которые лежат в сейфе, попытаюсь хотя бы куда-нибудь устроиться. – ответил Фикрет, объясняя Дильшад сложившуюся ситуацию. Потом он прошёл в свой кабинет, разговаривая сам с собой, - В таких случаях не стоит сидеть, сложа руки. Надо что-то придумать. Обязательно, обязательно!

Не следует забывать и то, что, у кого Аллах отнимает должность, тому он возвращает разум, чего, увы, нельзя было сказать о нашем достопочтенном судье. Он всячески искал пути разрешения своей проблемы, он всячески старался восстановить своё положение, чтобы в будущем ему не пришлось лишиться последних денег, которые он накопил для чёрного дня. Фикрет всю жизнь боролся за прибавление своего состояния, чтобы в дальнейшем чувствовать себя в безопасности. Он не привык идти на самопожертвование, отказываясь от благ жизни и высокого положения. Увлекшись этими принципами, он пожертвовал самим собой ради тех, кого любил, и, в конце –концов, закончил ненавистью к тем, кому принёс себя в жертву.