– Тярлан бек. Добрый вечер. – стал приветствовать его слуга, как он, даже
не одарив его вниманием, прошел мимо. Ширзад впялил в него глаза и осторожно
под носом прошептал; «Ты на них посмотри, мян олум[1].
Они из-за этих проклятых денег так зазнались, что даже скупятся поздороваться с
человеком». Ширзад, бормоча про себя эти слова, с трудом затащил корзины в
кухню с заднего двора. В кухне домашним хозяйством занимались особа средних лет
Саида – грузная, с размашистой осанкой, да с добрым лицом и сияющими глазами
женщина, которая сперва, хоть и являлась кормилицей и воспитательницей Тярлана
и его сестры Ганиры, но с годами, в силу обстоятельств, превратилась в
незаменимую повариху этого дома, а также, подкрашенная блондинка Самира –
привлекательная, с грушевидным телосложением и со средней длиной волосами
служанка, которая больше всех понравилась Ширзаду своим бойким характером.
Саида в последнее время очень тревожилась относительно отрицательных изменений,
которые она наблюдала в характере Тярлана. Но она не имела права даже упомянуть
об этом перед хозяевами дома. Это не секрет, что она жила в этом доме уже
больше двадцати лет. Но при всём этом, она умела держать рот на замке и
выбирать слова, когда решалась высказать своё мнение по поводу детей. Хотя
Фикрет, хозяин особняка и относился к ней доброжелательно, но Дильшад, жена
Фикрета, имеющая сильное влияние в этом доме, не считалась с мнением прислуги и
представляла собой высокомерную, властную и корыстную женщину. А Саида никак не
могла оставаться непричастной к судьбе своих воспитанников. Она настолько
привыкла к домочадцам этого дома и больше всего Фикрету, что и один день не
смогла бы жить за пределами этого дома. Порой, задумываясь о судьбе Тярлана,
она старалась всеми силами оправдывать его поступки; «Даст бог, жениться,
может, после этого и образумиться». Но она где - то в глубине сердца понимала,
что изменить Тярлана в лучшую сторону непосильный труд, который даже страшно
себе представить. Иногда Саида даже обвиняла себя в том, что не сумела
воспитать Тярлана как надо; «А может, это моя роковая ошибка? А может, это моя
оплошность?» – спрашивала она себя. Вскоре, став свидетельницей материнского
эгоизма Дильшад в отношении своего сына, сама же опровергала эту мысль,
взваливая всю вину на хозяйку дома. «Нет, я ни в чём не виновата. Родная мать
несёт ответственность за поступки своего сына. Она портит его своим излишним
вниманием и заботой. Кто я, на самом деле, чтобы вмешиваться в их отношения? А
если перегибу палку, то и меня на старости лет от нее достанется, да и не
только, она еще и выгонит меня из дома».
Интерьер этого особняка, в котором господствовали
высокомерные отношения Дильшада и Фикрета к низшему сословию общества, в
действительности, вызывал приятное головокружение. В этом доме, общая площадь
которого равнялась двести квадратным метрам, стояла тяжёлая атмосфера вне
зависимости от погоды. Глава семьи Фикрет, работал в верховном суде на
должности народного судьи.
|