–   А ты разве не знал, что таких, как ты, наслаждающих жизнью на чужой земле, ожидает такая участь? Изверги, вы пролили столько крови, что когда-нибудь она должна была течь из вашего носа, как блевотина. Но это еще не конец.

–   Ну что же, мы будем изрыгаться, а вы уберетесь за нами. – засмеялся армянин. Позвали Хаялу, к которой обратились с надругательствами. - Ну, сука, давай убирай все это с пола. – сказали они, указывая на паркет помещения.

–   Хаяля, не надо! Не трогай! Пусть сами и уберут! – вымолвил Джавад, пытаясь помешать девушке. Но его больное тело оттолкнули в сторону, заставив девушку нагнуться. Один из офицеров распустил руки, притронувшись к ней сзади.

–   Подойди сюда, да не бойся, я тебя не съем. Ведь ты так мне нравишься. Как только ты закончишь свое дело в этой комнате, то сам лично займусь тобой. – тараторил тот,  смеясь от удовольствия. Кажется, после этого нахального поступка чаша терпения Джавада переполнилась до предела. Он набросился на пьяного офицера и начал избивать его не так сильно, но зато достаточно круто. Никто не смог сразу отреагировать на происходящее, так как все от сильного воздействия спиртного витали в воздухе. Джавад взял голову армянина и начал утирать им как тряпкой.

–   Ну, лизни с пола свою же блевотину! Лопай, сволочь, лопай! -  кричал  Джавад, заорав от ярости. Когда всё-таки боевики поняли, что творится вокруг, то они начали швырять Джавадов по всей комнате. Хозяин дома старался разнять гостей, чтобы те не размахивали кулаками и ногами в сторону пленника.

–   Ара, постой, ара, хватит. Да ты что, хочешь его прикончить? Он же, как – никак, но помогает мне в хозяйстве. Ара, хватит! – кричал тот, появляясь то тут, то там. Хаяла успела выбежать из комнаты ещё тогда, когда разразилась драка между тем наглым офицером и отзывчивым земляком. Джавад, ползая, вышел из помещения. Он спустился во двор, цепляясь за пролёт лестницы. Он искал её повсюду, но не мог найти. 

–   Хаяля, где ты? Хаяля, я тебя прошу, отзовись! Хаяля! Хаяля! – орал Джавад во всё горло в ожидании хоть какого - то ответа, хотя во дворе воцарилась мёртвая тишина. Это больше всего и держало его в страхе. Наконец он решил обойти дом сзади. Он только успел завернуть за угол, когда столкнулся с телом Хаяли, которая нашла в себе силы покончить с собой, проткнув вилами брюхо и всё ради того, чтобы больше не выносить оскорблений со стороны противника, которая была намного тяжелее всякой ноши. Джавад нагнулся над ней. Он больше не плакал, а вопил, рычал, изнывал, хрипел, бил кулаками по голове, которая стала тяжелее камня. Джавад рыл землю ногтями, не чувствуя боли и не обращая внимания на кровоточащую нежную кожу своих пальцев. - О, Аллах! Будет ли когда-нибудь конец всему этому? Я не могу, слышишь, не могу вытерпеть эту беспощадность, ведь это так ужасно, нечеловечно и жестоко. О, Всевышний, прошу тебя, дай мне силы либо противостоять, либо же забирай мою душу к себе! Ведь я и без того измучился. Зачем нужно было лишить жизни столько людей, ведь они же не были виноваты в том, что какие - то дашнаки захотели овладеть всем тем, на что не имели никакого права. Кому нужны эти жертвы? Во имя чего они умерли, скажи, во имя чего? – зарыдал Джавад, когда почувствовал влажное прикосновение родной земли. Он с тоской опустил голову, взглянув на горсть того холодного песка, который сыпался с его ладони. Джавад вытащил из кармана грязный носовой платок и завернул в него почерневшую землю Карабаха, которая больше напоминала пепел, чем плодородную почву. Он с горечью прижал её к сердцу, в глубине, которого повторял следующие строки.

Те беды, что прошли так мимо,

Застряли комом в горле у тебя.

А те, которых ты сумел избегнуть,

С громадной силой ударили меня.

То горе, та боль, что не настигла нас^[1].

О родина, земля придавила вас, - повторил Джавад, зарыдав, как маленький ребёнок, не сумевший пересилить свою обиду.

После того, как Фикрета выгнали с работы, Дильшад в каждое подходящее для неё время вонзала в него слова, полные сарказма и издевательств. Если раньше Фикрет хотя бы время от времени возвращался домой, то теперь он понимал, что ничто не связывает его со своим домом, с его самодовольной хозяйкой и потому безработный судья посвящал все свои свободные часы Ганире, новорождённому внуку и, наконец, Жанне, которой судьба, наконец - то улыбнулась, когда Фикрет начал приходить к ней всё чаще и чаще. Несмотря на бедственное положение Фикрета, Дильшад не намеревалась жить в стеснённом положении. Она высасывала последние деньги Фикрета, как будто этим дразнила свою судьбу за такую горькую долю. Она не сознавала, что чем больше у человека денег, тем больше у него знакомых, с которыми ничто его не связывает, помимо этих купюр. Плюс ко всему этому, Гюля, как только узнала, что уважаемого свекра вытеснили из работы, тут же начала доставать Тярлана; «Знаешь что, мы всё равно женаты ради вида. Я, конечно, могу с тобой развестись, но это плохо скажется на нашем престиже. Я могу запросто прожить и без денежек твоего папаши, но милый, это не означает, что я должна тебя содержать. В том, что ты такой бродяга и бездарный, виноваты только твои родители. А я не буду и не хочу расплачиваться за их ошибки. И, пожалуйста, прекрати надеяться на то, что твой папуля обеспечит тебя деньгами на всю оставшуюся жизнь. Так что, с сегодняшнего дня найди для себя работу. Если, безусловно, не хочешь остаться голодным. Хотя бы один раз в жизни подумай головой, а не….», - пригрозила она мужу, хотя Тярлан не намеревался отказаться от халявой жизни. Он хоть и выслушал свою жену до конца, но потом махнул рукой в её сторону. «Да иди ты!», сказал Тярлан, послав Гюлу куда подальше. Он каждый день выпивал в компании друзей, одалживая им  крупную сумму. Его не тревожила то, какими путями придется отцу избавляться от страшных долгов своего беспутного сына. Но ему пришлось как надо «болеть душой», когда Фикрет стал избегать своего сына, отказался отвечать на его телефонные звонки и даже выключал сотовый, чтобы тот не смог до него дозвониться. Такая ситуации больше всего и раздражало Тярлана, он попадал в депрессию, чувствовал себя уязвимым перед друзьями «белой смерти». А мать, которая предпочитала не вмешиваться в личную жизнь своего сына, оставалась в неведении и в стороне от его моральных и материальных  переживаний, при этом, уверяя себя в том, что личная жизнь Тярлана с каждым днём всё лучше и лучше складывается. Она избегала встречи с родственниками, с влиятельными знакомыми, чтобы не чувствовать себя униженной перед посторонними. В одно утро, когда её соседка Гамер без всякого оповещения, появилась на пороге дома Дильшад, ей стало совсем дурно. «Зачем она посетила меня в такую рань? Ах, Фикрет, ах, благодаря твоей неосмотрительности мне и приходиться унижаться перед такими вот ничего не стоящими соседями и знакомыми. Не успеваю я показаться на улице, она тут как тут. Всё время досаждает меня разными вопросами. А если она и теперь начнет крутить старый вал, что мне тогда ей ответить?» - подумала Дильшад. Она вышла к двери, придав лицу фальшивую улыбку;

–   Гамочка, а зачем стоишь на пороге? Заходи, милая, заходи. Я как раз о тебе думала, – сказала она, упрашивая нежеланного гостья.

–   Деля, поверь, мне так не хотелось причинить тебе неудобства, но дома стало скучно, и вот решила зайти к тебе.

–   Хорошо сделала. Я ведь тоже, как и ты, уже несколько дней не могу найти себе места от уныния. – пожаловалась Дильшад.

–   Делечка, прости, ради бога, но недавно до моего слуха дошла одна неприятнейшая новость. Если честно, то я просто отказываюсь в это верить. Но, по крайней мере, захотелось выяснить…. Деля, а это правда, что Фикрет бека уволили с работы? – спросила Гамер.

–   Увы. – коротко ответила Дильшад, испытав сильное смущение перед соседкой.

–   Да ты что, не может этого быть...Значит, все это правда?!..- выразила фальшивую негодования соседка, после чего, заметив, как смутилась жена экс – судьи, с раскаянием заявила: - Послушай, не стоит так убиваться, ведь уже ничего не изменишь.

–   Говорить-то легко. – в слезах вымолвила Дильшад. - Ну, как я могу оставаться хладнокровной к происходящему, когда у меня такое горе? Я даже не могла себе представить, что когда-нибудь Фикрет лишится такого прибыльного дела. О, Аллах, что нам делать? Как нам жить дальше? – не умолкая ни на минуту, жаловалась соседка и Гамер стала расспрашивать Дильшад более обстоятельно.

–   Послушай, а его просто так уволили? И даже не объяснили причину? Он же не первый год работал судьей, нельзя же взять и в один миг выгнать такого ценного и делового работника, как Фикрет.

–   Представляешь, а нас даже не удосужились просветить в подробности. – объяснилась Дильшад, не пожелав вникнуть перед соседкой до сути дела. - Гама, ну ты же сама знаешь, в этой жизни столько завистников, что не успеешь моргнуть глазом, как они строят против тебя козни. Вот и нашлись те, коим удалось оговорить моего мужа, дескать, он брал взятки. А сидящие наверху люди тоже хороши, ничего не проверив, поверили этим болтунам. Гама, сама посуди, если бы Фикрет и впрямь был бы взяточником, фундамент же нашего дома должно было бы быть из чистого золота. Да какие же они бездушные люди, раз положили свою лапу даже на то имущество, которое, вообще, не имело связь с его деятельностью. Представляешь, они не оставили нам ни одного дачного дома, всё до единого конфисковали. Теперь куда мне, бедняжке, ехать отдыхать летом? Ах, Фикрет, ах! – обрушивалась супруга на мужа упреками, как Гамер задумалась. «Если так будет продолжаться, она выживет из ума. А может, стоит ей помочь? А может, поговорить с Мамедом, чтобы он, хотя бы по мере возможности, помог им выйти из ситуации? Нет, не стоит, он же рассердится, ведь ему с самого начала не нравилась это семейка и особенно Дильшад. Он потребует от меня, чтобы я держалась подальше от этой семейки. Сказать - то легко, это семейка именно этими недостатками и приобретает для меня интерес. Каждый божий день, каждый божий день у них то и дело что-то случается», - размышляла про себя любопытная соседка и неожиданно в ее голове осенила дельная мысль.

–   Делечка, вот что я тебе посоветую, – внезапно вымолвила Гамер, - Сдается мне, что здесь вышла какая – та ошибка, но если и не так, то все равно не стоит принимать все это так близко к сердцу. Ну и что, что его уволили с работы, вы же, в конце – концов, не останетесь голодными, да и над головой у вас тоже имеется крыша. Да и потом, Фикрет не смирится с этим. Теперь самое главное, чтобы Аллах не лишил его разума и здоровья, а остальное само собой уладиться. Вот увидишь, не пройдет и месяца, как он сразу же устроится на другую работу. Ведь нынче все зависит от купюр. Если есть деньги, то во всех дорогах тебе засветит только зеленый цвет.

–   Эх, если бы все выглядело так просто, то я бы так не переживала.– недовольно взглянув на соседку, произнесла Дильшад, - Ведь еще неизвестно захотят ли дать ему работу при виде зеленого. И потом, зачем мне здоровье Фикрета, для того, чтобы жить, необходимы деньги, лишь они могут стать хорошим средством моему горю. Сама подумай, если вдруг мы истратим все наши денежки, тогда с чем же я буду жить? Ведь содержать такой дом не каждому под силу. В этом доме все, все до единого, даже караулящий наш дом пес, требуют от меня хлеба. Если у меня не будет денег, то чем же мне их содержать?! –  не угомонившись, завопила Дильшад.

–   Мне тебя не понять, – не издержалась и начала порицать соседку Гамер, - я бы так не тратилась. Ты лучше уволь их всех или же пусть останутся только самые важные слуги. Как - никак, но это же лишние расходы. – посоветовала Гамер, но Дильшад дико на нее посмотрев, вымолвила:

–   Да ты что, ты хоть представляешь, что для меня значит уволить слуг? Если я их уволю, то кто же будет готовить, стирать и убираться в доме? Я? Этого еще не хватало! И потом, дело же не только в деньгах. Эти сплетники не устают шушукаться относительно того, что Фикрет замешан и в других черных делишках. Дело дошло до того, что даже на самом верху неустанно об этом толкуют. Знаешь что, если даже у Фикрета будет хоть один чемодан денег, его все равно не примут на работу, потому что все уведомлены о его «взяточничестве». В худшим случае, возьмут у него денег и назначат его на какую-нибудь маленькую работу с мизерной зарплатой.

–   Ну и пусть, это же лучше, чем остаться ничем. – сказала Гамер. - Ведь деньги - то приходят и уходят, а он если все время останется дома, то станет пассивным и будет с утра до ночи брюзжать. А тебе придется все время выслушивать его жалобы и вытерпеть его выходки. Все это в сторону, ты лучше скажи, а Камран Амиросланович в курсе того, что его свата уволили с работы? – с необыкновенным любопытством поинтересовалась Гамер и Дильшад, пожав плечами, высказалась:

–   Ну, конечно же, он в курсе. А как же? От этого-то ему ни жарко, да и не холодно. А я-то надеялась, что он станет для нас подмогой. Ах, как же я все-таки ошиблась в своих предположениях. Он же мог хотя бы ради своей дочери хоть немножко помочь Фикрету? Не могу себе простить, ну, просто не могу, ведь я вот этими вот руками и столкнула своего милого сыночка в пасть этих оголтелых людишек. А разве они были достойны нас? Ах, если бы я знала, если бы я знала….- тужила мать о «горькой» участи своего дитя, как Гамер, внезапно спохватившись, вскочила с места и начала судорожно расхаживать по дому.

–   А знаешь, я нашла выход! Давай, вставай, я отведу тебя в одно место! – вдруг вскрикнула Гамер, схватив за руку Дильшад и вынуждая ее приподняться в свою комнату.

–   Гамочка, а ты знаешь такого человека, который в силах нам помочь? Он что, министр?– ошеломленно спросила Дильшад, но Гамер, не дослушав соседку, нетерпеливо заорала:

–   Министр? Нет, этот человек выше всех министров. Да весь наш город, вся республика обращается к этому человеку как к лекарю со своим горем, а она безвозмездно им помогает. Она у нас, как говориться, самый последний лучик надежды. Ты лучше не таращи глаза, иди переоденься. Да и не мешкай, а то вдруг она откажется нас принимать. Люди, чтобы попасть к ней, записываются заранее в очередь. Она меня очень хорошо знает, вот поэтому - то примет нас вне очереди. Ну, давай, пошевеливайся, дело не терпит отлагательств. – живо вымолвила Гамер, подталкивая её сзади, чтобы как-то её привести в действие. Через час они уже обе стояли перед домом, у которого толпилась много народу. 

–   Гама, скажи, а куда это ты меня привела? Ох, и душно же здесь, нет, у меня от этой духоты однозначно лопнет сердце. Давай лучше уйдем. – возразила Дильшад, но Гамер, перебив ее, нарекла соседку:

–   Не ной. Имей же хоть чуточку терпения. Тебе лучше подождать меня здесь, да и не вздумай уходить. Я мигом. – ответила женщина, исчезнув в мгновение ока. Когда она вернулась, то Дильшад уже собиралась уйти. – Ну, давай, проходи. Поздравляю, Хырдаханум согласилась тебя принять. – торжественно объявила она, помешав ей передумать.

–   А кто такая Хырдаханум? И зачем я ей? Разве она меня знает? – с удивлением спросила Дильшад, после чего Гамер, впихнув ее во внутрь через щель двери, прошептала: 

–   Аллах одарил её таким пророчеством, что она любого способна узнать. Ну, ничего, теперь сама убедишься в этом. Ты только не бойся и возьми себя в руки. Ну, давай, заходи.

В ту комнату, в которой Хырдаханум принимала посетителей, осел такой мрак, что по телу Дильшад побежали мурашки. В комнате не оказалось ничего, что можно было бы назвать ценной вещью. Окна комнаты были достаточно большими, но хозяйка дома повесила на них тёмные шторы, мешая дневному свету проникать в комнату. Опытная гадалка, увидев Дильшад на пороге комнаты, которая с испугом и с колебанием оглядывалась по сторонам, сразу же обратилась к ней с особой доброжелательностью.

–     Дильшад ханум? Не стоит бояться, заходи. – сказала она, указывая ей место.

–     Гамер, это ты настучала ей мое имя? Ну и дура же ты! – рассердилась Дильшад, обращаясь к подруге. А затем ее внимание привлекло внешность гадалки, которой вселял в неё страх. - О, господи, какая же она страшненькая, не дай бог, чтобы она приснилась мне ночью, а то я, без сомнения, чокнусь. Да она же похожа на натуральную баба-ягу. – призналась Дильшад, как Гамер, вытолкнув ее вперед, заговорила:

–     Тебе лучше держать при себе свое мнение, а то догадается она о твоих мыслях, и сразу же нас прогонит. Не лишай себе последней надежды.

–     Ну ладно, ладно, ты только не толкай меня, не видишь, мне щекотно. – вымолвила Дильшад, двигаясь с места. Гадалка, почувствовав колебания Дильшад, сразу же отреагировала.

–     Дильшад ханум, ты что, сомневаешься в моих способностях? – спросила она, исподтишка взглянув на эту богатенькую ханум.

–     …Да, нет же, нет… просто я…– с опаской ответила Дильшад и гадалка, плотно закрыв веки, вошла в транс и неожиданно вымолвила:

–     А ты знаешь, ангелы до вашего прихода предупредили меня заранее, что сегодня у меня будут почетные гости. Но я вижу, что ты совсем в меня не веришь, а я вот, не занимаюсь теми людьми, которые с сомнением относиться к моему божьему дару.

–     А я и сомневаюсь, ни чуточку не сомневаюсь. – с волнением произнесла Дильшад, решив, что лучше ей не представить себя в плохом свете перед гадалкой,  - Ведь я же пришла к тебе за надеждой…И Гама тоже так хорошо о тебе отзывалась, что я вот, решилась с тобой встретиться.

–     Ну, хорошо, ты лучше не стой в стороне. Проходи и садись рядом. А теперь скажи, что тебе так терзает и не дает покоя? – многозначительно на нее посмотрев, спросила гадалка, когда Дильшад расположилась в противоположном стороне. – Нет, лучше молчи, не говори. Я и сама вижу, да, я вижу! Посмотри на это, посмотри внимательно, видишь черную семерку и десятку? Ах, ах, у тебя же вокруг сконцентрировалась столько отрицательной энергии, что ты мечешься между ними, как угорелая.  Джан, джан, даже сегодня эти черные силы не покинули тебя, они то и дело приносят тебе скорбь. В твоей пути стоит черный туз, оно-то и создает для тебя помеху. Каждый день ты получаешь от судьбы множество ударов. Я угадала? – вопросительно взглянув на клиентку, спросила гадалка и Дильшад, не успев прийти в себе от услышанного, живо заявила:

–     Прямо в точку, скажи, смогу ли я выбраться из оков этих черных сил? – взволнованно спросила Дильшад.

–     По милости Аллаха, все наладится, ты только не переживай и во всем положись на меня. – убежденно произнесла эти слова Хырдаханум и клиентка больше не сомневаясь, произнесла:

–     Да мне же некому больше рассчитывать, кроме тебя. Ответь, есть ли на моем пути другие препятствия?

–     Что же это такое? – внезапно воскликнула Хырдаханум, раскрывая карты. - Да, это же мужик. Он что, твой муж? –  взглянула она на Дильшад и, убедившись, что не ошиблась в своих догадках, продолжила еще увереннее. - Ах, боже мой, а кто это женщина, которая стоит рядом с ним? Могу поклясться, что это явно не ты, а какая - то рыжая женщина, нет, не рыжая, блондинка. Да, точно блондинка.

–     Да какая еще блондинка?! – завопила Дильшад, отказываясь поверить в слова гадалки. – Наверняка, твои карты лгут, рядом с ним не может быть никакой блондинки.

–     Как это не может быть? У меня все как на ладони.– снова взялась упрекать клиентку Хырдаханум, - Вот, ты опять начала сомневаться. Если так, то тебе лучше покинуть мой священный очаг. У меня и без того мало времени, а людей, которых записались на мой прием, полным - полно. Так что, не отнимай у меня времени, я только ради Гамера согласилась принять тебя вне очереди, а ты вместо того чтобы благодарить, ставишь под сомнения мои способности,– ни на шутку рассердилась Хырдаханум.

–     Ну, хорошо, хорошо, я больше не буду. Ты только не дуйся. Рассказывай дальше, что общего между моим мужем и ею? – спросила Дильшад, пытаясь уточнить все детали дела.

–     Ты что, первый день живешь в этом мире? – с изумлением произнесла Хырдаханум. - Да что может быть общего у мужчины и женщины? Это же ясно как божий день. У него с ней бурные любовные отношения. Он же уже долгие годы тебя изменяет, а ты спишь, как младенец и ничего не замечаешь. Она - то не из наших, вполне вероятно, что она русская. Нет, не русская, у нее две религии, да, точно, любовница твоего мужа метиска. Если не веришь, то посмотри, видишь, рядом с нею крест.

–     Нет, я больше ничего не вижу, не вижу! – сконфуженно завопила Дильшад. - Не молчи, а ну-ка рассказывай, что это за стерва и что ей понадобилась от моего мужа? Ну, ничего, Фикрет, ничего. Вот увидишь, я сегодня же задушу тебя вот этими вот руками. Скажи, сколько он потратил денег на эту блудницу?!–заорала нетерпеливая клиентка и Хырдаханум, воспользовавшись ее реакцией, беспечно заявила:

–     Много, слишком много.

И не успела она вымолвить эти слова, как Дильшад стало не по себе. «Не следовала так переусердствовать. Не стоило ее доводить до такого предела. А может, у нее больное сердце, а вдруг с ней что-то случится? Как тогда мне объяснить все это полиции? Ведь она же не простая клиентка, а жена состоятельный судьи. Да и меня везде ищет полиция, если найдут, то тотчас же упекут за решетку, да не только упекут, но и шкуру снимут. Нет, не стоит из-за жадности лишаться всего, что я успела за все эти годы нажить с помощью таких наивных дур, как она», - с горечью подумала гадалка и сразу же принялась исправлять свои ошибки.

–     Ай, Дильшад ханум, ну что это с тобой? – принялась Хырдаханум успокаивать свою «беспокойную» клиентку. – Стоит ли так убиваться из-за такого пустяка? Нынче же все мужья изменяют своим женам, даже самым прелестным и обаятельным. Ведь это же не конец света, из всякой же ситуации можно выйти с умом. Послушай, ты лучше не переживай. Будь уверена, я тебе помогу. Вот увидишь, с помощью белой и черной магии, так заворожу твоего мужика, что сама охнешь от удивления. А может, заколдовать эту блондинку, чтобы она раз и навсегда отстала от него? Ну что, заколдовать ее или как? 

–     Сделай все от тебя зависящее, лишь бы этот селадон после этого раз и навсегда отвык бы от привычки истратится на подобных разорительных дам! – требовательно закричала Дильшад, обвеяв себя веером, - О, Аллах, какой же он все-таки бессовестный человек, мы и так еле – еле сводим концы с концами, а он, вместо того, чтобы найти какой – то выход, бегает по бабам и расходует наши деньги на них. Чертов дамский угодник! Вот и дети его не смогли от него научиться ничему хорошему, а дочка прямо-таки пошла по его стопам. Если бы вовремя вышла замуж за богатенького, они хотя бы помогли нам выйти из этой путаницы. Ну, ничего, я с вами еще расквитаюсь! – надменно заговорила она.

–     Ты только не вздумай поднять шум дома, я не советую тебе этого делать. А то всего лишишься. – предупредила гадалка, чем и взбесила Дильшад.  

–     Ну, зачем, зачем ты не позволяешь мне дать ему по заслугам? Зачем всеми силами пытаешься огородить грешного от наказания? Я что-то не пойму, ты, в конце – концов, на чьей стороне?! – недовольно спросила Дильшад и Хырдаханум, пожав плечами, ответила:

–     Ну, конечно же, на твоей. Но пойми, если бы можно было шумом и гамом чего-то добиться, то в мире все проблемы решались бы только таким путем. Мой долг тебя предупреждать, эта женщина не собирается оставлять его в покое. А если она отнимет у тебя мужа, то тебе лучше прощаться со своим добром. Потом ни говори, что я тебя не известила об этом. У вас же еще будет много денег, твоему мужу придет помощь от одного благородного старика, правящего в казённом доме. Так что, тебе стоит сконцентрировать все внимание только на этом, – сказала гадалка, указывая на короля.

–     Да ты что? Где, где этот благородный старик, а ну-ка покажи. Значит, у нас еще появятся деньги? Посмотри, а сможем ли мы вернуть себе наш дачный домик? – с радостью спросила Дильшад.

–     Ну, разумеется, сможете. Но здесь существует одна загвоздка, ему не дают покоя шайтаны, они то и дело дергают его за ноги, не позволяют ему двигаться. Но ты не беспокойся, я могу с ними договориться. Просто на это потребуются кое-какие средства. – с намеком заговорила гадалка и Дильшад в ту же минуту сообразив, осведомилась:

–     И сколько же?

–     Ну, даже не знаю какую цену тебе назначить, - поколебалась Хырдаханум ставит в известность клиентку о необходимой сумме,- ведь ты же подруга моей самой близкой клиентки…ну, если дашь пятьсот долларов, то можно считать это дело вполне исчерпанным. – ответила гадалка, зажмурив глаза.

–     Чтооо, пятьсот долларов?! – запиналась Дильшад, – Ведь это же не лезет ни в какие ворота. За пятьсот же долларов не только его, но и весь город можно заколдовать.

–     Послушай, неужели ты думаешь, что я злоупотребляю твоей добротой? – с очевидным изумлением спросила Хырдаханум. - Я только ради Гамер назначила тебе такую цену, если бы ты пришла одна, то я едва ли согласилась бы на тысячу долларов. Я же в один миг выполню для тебя две работы, а ты знаешь, сколько на это понадобиться материалов? Мне еще потребуется специально для тебя привести из района шкуру газели. Неужели ты полагаешь, что найти газель в такой большой стране легко? Э, нет, ныне она является таким ценным материалом, что не каждому посчастливиться её достать. Мне следует еще найти того человека, который согласился бы на такую сумму дубить эту шкуру. А для второй магии понадобиться волчий жир. Надо бы еще зайти на кладбище…

–     Какой еще жир? – с тупым взглядом взглянув на гадалку, спросила Дильшад, как она сразу же отделавшись от нее, произнесла:

–     Эх, если я даже расскажу тебе о нём, ты все равно ничего не поймешь. Могу сказать лишь одно, нет лучшего лекарства от всякого недуга и горя, чем это. Я передам его тебе в одном стеклянном сосуде. А ты будешь тереть его тюфяку своего мужа. Но моя обязанность тебя остерегать, не стоит тебе там спать, а то оно потеряет свою целительную силу. И потом, здесь самое главное, это - вера. Если ты не поверишь в мои силы, да и не оценишь мои старания должным образом, то все наши хлопоты и труды пойдут пух и в прах. Ну, ты лучше не задерживай меня, скажи прямо, мне заниматься этом делом, или как?

«А может, от этого и вправду выйдет какой-то толк? – подумала Дильшад, прежде чем согласиться. - Эх, лучше дать ей то, чего она просит, а то затянется это дело до бесконечности и не видать мне больше беззаботный жизни, как своих ушей».

–   Ну что же, если от этого и вправду будет польза…..ну хорошо, у меня при себе только эта сумма, ты лучше начинай свое дело, а остальную сумму получишь в конце. – сказала Дильшад, вытаскивая из сумки двести долларов.

–   Ты только не настраивайся скептически, а то нам и вправду не добиться пользы. – ответила гадалка, схватывая на лету у неё баксы. Дильшад вылетела пулей из тёмного помещения, впихнув волчий жир в свою сумку. Как только она вернулась домой, то поспешила зайти в спальню, чтобы выполнять распоряжение гадалки. Она достала волчий жир, намазала её в матрац мужа, после чего забрала с кровати свои постельные принадлежности и постелила для себя удобное место на широком диване. А вечером, когда Фикрет зашёл в спальню и улёгся на кровати, то он затруднился найти объяснение такому внезапному поведению Дильшад.

–   Дильшад, ай, Дильшад. Ну, и зачем же ты легла на диване, ведь здесь же по сравнению с диваном гораздо комфортно? – с удивлением спросил муж, но Дильшад отрицательно покачав головой, заявила:

–   А здесь удобнее.

–   А знаешь ли, я, кажется, догадываюсь о причине твоего столь неожиданного поведения? – усмехнулся Фикрет. - Ведь у меня же заканчиваются деньги, да и с работы меня уволили. Ну, зачем я тебе? Я же больше ни на что не гожусь.

–   Послушай, ты что, задумал дебоширить? – начала Дильшад. - А уж потом жаловаться, что это я вынудила тебя к этому? Разве я не имею права спать там, где мне удобно? А может, мне еще заранее получить от тебя на это согласие? Ничего себе, если мне будет угодно, то я взберусь на стол.  Ну что, имеются ли другие претензии?

–   Не имеются! Спи хоть на полу, меня это уже совсем не волнует! Ну что же, приятных тебе сновидений, но прежде чем погрузиться в крепкий сон, выключи свет. Видишь, он прямо над твоей головой. – с сарказмом произнес Фикрет. Он не мог заснуть, прислушиваясь к храпу своей жены. Наконец он вскочил с кровати, отбрасывая одеяло в сторону. - Ну и бестия же эта Дильшад. Всю ночь свистит, как паровоз. Если бы передохнула, то хотя бы и мне, бедняге, посчастливилось бы выспаться. Ну, вот, молился богу за то, что он хотя бы не лишил мне сна, но благодаря Дильшад и его упустил. Ну, как мне после этого заснуть? – пожаловался Фикрет, спускаясь в гостиную. В доме было темно. Он присел на диван, долго размышлял о том, как выйти из сложной ситуации и, наконец, заснул прямо в сидячем положении. В середине ночи постучали в дверь. - Интересно, кого это занесло на ночь глядя? – удивился Фикрет, шагаю к двери с сонными глазами, - А, это ты? Ну что тебе опять нужно? А может, соскучился и решил «порадовать» нас своим визитом? Да, видать не будет у меня покоя до конца жизни. – сказал он, когда гость предстал перед ним.

–   Дай мне пройти. У меня к тебе серьезный разговор, а может, потолкуем в кабинете? – произнёс гость хриплым голосом, после того, как хозяин дома дал ему дорогу. Он шёл по пятам Фикрета. А когда он зажёг свет, то хозяин заметил, что гость как-то беспокойно оглядывается по сторонам.

–   Ну что опять осматриваешься по сторонам? Ааа, смотришь в сейф, ну и что ты там ищешь, неужто, денег? – спросил Фикрет насмешливым тоном, после чего гость решительно заговорил:

–   Угадал, у меня в эти дни и вправду туго с деньгами. Я, как говориться, на мели. Мне даже пришлось одалживать немного деньжат у своих братанов. Мне поставили срок, я должен их немедленно вернуть. – требовательно отозвался гость, чем и вызвал гнев у пожилого хозяина.

–   Ах, какой же ты все-таки наглец. – сказал он сквозь зубы,  - Скажи, в какую историю ты на этот раз влип, а?! И на кого ты тратишь столько денег, а, на кого?! Ну что молчишь, ответь! Зачем и кому ты на этот раз одолжил?! – спросил Фикрет, и незваный гость сразу же перебив его, гримасничая, заявил: 

–   Эээ, не мели чепуху, я ни на кого не трачу твои деньги, да и в никакую историю я не влип. Просто я женатый человек и у меня могут быть долги. Разве содержать семью в такое тяжелое время легко? Да и потом, разве я не имею права ну хотя бы иногда сидеть в ресторане со своими приятелями или же зайти с ними в казино? Ты что, жалеешь денег на своего же единственного сына? – с возмущением заговорил гость, как хозяин, не выдержав такого натиска, поворчал:

–   Вот до чего дошло, значит, стал картежником?! Ну, ничего, я как-нибудь с тобой расправлюсь, но только не сейчас, оставим это на потом. Ну, а теперь скажи, какую сумму ты одолжил у своих дружков? Ну, чего прищурился, скажи, на какую сумму ты проиграл?!

–   На две пачки зелёных. – коротко ответил гость, почесывая затылок. - Но если сможешь дать пять тысяч, то еще долго тебя потревожу.

–   Скажи, а этого не покажется мало? – по издевательски отозвался Фикрет. - Ну, какой же ты и вправду паразит! Да пойми же ты! У меня больше не имеется столько денег, я банкрот, понимаешь, банкрот! Этот дом не банк, и я тоже не производитель денег, чтобы каждый раз чеканить для тебя бабки! Если тебе так нужны деньги, то иди и заработай их своим трудом!

–   Знаешь что, ты уже у меня вот где сидишь! – взбесился гость, размахивая руками, - Не посмотрю на то, что ты мой папаша, растопчу тебя как букашку. Да пойми же ты, дряхлый ты старик, мне нужны деньги, понимаешь, они мне позарез нужны! И не надо вешать лапшу на мои уши! Они у тебя имеются, да у тебя же за пазухой полным – полно зеленных и мне даже известно их местонахождение. – сказал гость, подойдя к сейфу.

–   Не смей, слышишь, не смей! Ты не только не притронешься до сейфа, но даже не подойдешь к нему без моего разрешения. Это вовсе не твои деньги, а мои! Я их накопил на свой черный день! Ну, ничего, ворюга ты несчастный, я тебя проучу. Покажу, как обворовывать своего же родного отца! – закричал Фикрет, швыряя сына и не позволяя ему дойти до сейфа. Он сердито достал ключи и собирался проверить замок сейфа, как вдруг грохнулся на пол от сильного удара по голове каким - то тупым предметом. Фикрет хрипел на ковре, изливаясь кровью. Он видел, как его дорогой сын обчистил сейф, засунув пачки в свои карманы. - Мер-за-вец, Ал – лах на- ка- жет те- бя за это. – еле – еле произнёс отец и его слова оборвались на полпути. Лицо Фикрета побледнело, скрываясь под тонким покровом смерти, в глазах потускнели последние искры жизни, губы посинели, а в жилах поледенела кровь. Стук сердца Фикрета ослаблялся в каждую секунду, после чего глаза судьи замерли, вглядываясь в одну точку. Тот отец, который когда-то не позволял, чтобы его сын поник головой перед друзьями и знакомыми из-за несостоятельности, да и смог хвастаться перед ними своим огромным состоянием, отправился в мир иной, благодаря большому усердию своего же сына. Сын прикончил отца ради мирских благ. Тярлан обчистил весь сейф и когда повернулся в сторону отца, ругая его разными словами, то перед его глазами предстал лишь мёртвое тело, лежащее навзничь прямо на ковре, где стояла большая лужа крови. Он сильно испугался. Он хоть и бросился к нему и старался привести его в чувства, но ему, все же, не довелось услышать от охолодевшего трупа отца ни одного словечка. Тярлан схватил статуэтку, которой пришил отца и достал из кармана носовой платок, стирая все следы на тех предметах, к которым он прикасался. Он исчез в течение доли секунд, когда Самира поднялась к Гаджи, окутываясь в шерстяную косынку. 

–   Бый[1], Самуш? Ну что, лапочка, пришла со мной помириться? Да буду я твоей жертвой, значит, ты простила меня? Ну, не стой на пороге. Заходи, крошка, заходи.– сказал Гаджи, подумав о том, что, наконец – то, Самира решила прийти с ним к общему согласию.

–   Эй, тебе лучше не размахивать руками. Я к тебе не мириться пришла. – раздраженно возразила Самира, отталкивая его руку назад.

–   Ну, тогда зачем же ты объявилась на пороге моей комнаты? А может, решила на ночь рассказать мне сказку? Не стоит себя утруждать, я и без твоих сказок могу уснуть. – с этими фразами и собирался Гаджи прихлопнуть дверью, как Самира живо заявила:

–   Нет, я пришла рассказать тебе не сказку, а басню, басню о том, что в доме твориться что-то неладное. –серьезным видом произнесла девушка, указывая вниз. - Послушай, сейчас не время шутить, кажется, Тярлан пришел к хозяину и они о чем -то громко спорят. Знаешь, от этого Тярлана чего угодно можно ожидать, вдруг он что-то сделает бедному старику. Ширзад, ай, Ширзад, послушай, а может, нам спуститься вниз и выяснить что это с ними, а?

–   Самуш, заклинаю тебя душами усопших, да оставь ты и их, и заодно меня в покое. Браниться - то уже давным-давно вошло в их привычку. Пусть хоть до утра грызутся. А мне спать хочется, понимаешь, я валюсь с ног. – отказался Гаджи оказать услугу девушке, и Самире пришлось не церемониться, а настойчиво потребовать:

–   Эээ, хватит! Ты сейчас же переоденешься, и мы вместе спустимся вниз… к ним!

–   Ну, хорошо, убедила. – робея, ответил Гаджи, неохотно направляясь в кабинет хозяина. Дверь комнаты была открытой. Шофёр сперва не обратил внимания на труп Фикрета, который виднелся с порога комнаты. Он машинально зашёл в комнату и очнулся лишь тогда, когда заметил Фикрета у своих ног. - Убили, убили, нашего хозяина убили! – закричал Гаджи, выбежав из комнаты, забиваясь от страха. - Самуш, он мертв, мертв! Люди, вставайте, наш хозяин мёртв!

В доме зажгли свет. Все спустились в гостиную, где начали шуметь, кричать без умолку. Дильшад не могла понять причину суматохи.

–     Вы что, совсем очумели? – рассердилась она, когда наконец - то соизволила спуститься к прислуге. - Почему вы все собрались в гостиной? А может, кто-то из вас объяснить мне, что здесь происходит?! – спросила она, с надменным взглядом оглядывая прислугу. И тогда она заметила, что Саида плача горькими слезами, указывает в комнату Фикрета. -  Почему молчите, ну скажите, в чем дело?! Почему вы все на ногах?! – снова повторилась Дильшад, испытывая лёгкое волнение.

–     Вы еще скажите Аллаху спасибо, что после такого происшествия, мы хотя бы способны стоять на ногах. – с иронией отозвался Гаджи.

–     Саида, о чем это он, а? Саида, не молчи, скажи, что здесь происходит?! Что, что ты пытаешься мне объяснить? – спросила она, на цыпочках передвигаясь в сторону кабинета. Её душа ушла в пятки. - Фикрет? Фикрет, ты здесь? Фикрет, ты меня не слышишь? Ну, отзовись же, наконец! Фикрет, я тебя предупреждаю, оставь свои дурацкие выходки и выйди к нам! – по старый привычке пригрозила ему Дильшад, в надежде услышать хоть какой - то ответ от мужа. Она едва дошла до комнаты, как ее дикий крик раздался не только в доме, но и во дворе особняка. Хозяйку с трудом вывели в гостиную.

–     Бедный наш Фикрет, бедный ты мой, ну кто, кто посмел поднять на тебя руку? – не умолкая, твердила и плакала Саида. -  Кто? Ну почему же не дали тебе спокойно поспать в своей постели? Почему лишили тебя этой и без того горькой жизни? Ведь она же для тебя была горькой, ты даже не успел порадоваться ей.

Через опредёленное время в доме появились оперативники, после чего и прибыл следователь. Он взглянул на жену покойного, которая сидела на диване в сконфуженном состоянии и, решив пока что не нарушить ей покой, обратился к своему сотруднику.

–     Доложите обстановку.

После того, как оперативник коротко и ясно изложил суть дело, следователь, в первую очередь, поинтересовался отпечатками пальцев преступника и только после этого стал допрашивать об очевидцах происшествия. 

–     А вы уяснили, заходили ли к судье посторонние лица?

–     Вся прислуга в один голос твердит, что за весь день к нему заходил только его сын.

Дильшад лишь теперь придала признаки жизни, когда услышала, что люди стоящее вокруг нее говорят о его сыне.

–     Да не слушайте вы их, это все неправда! Он не мог так поступить со своим отцом, не мог! Наверное, он пришел проведать своего отца, а потом ушел. Что, разве сын не имеет права навещать своего отца?! – накричала она, пытаясь уверить следователя в том, что его сын не имеет никакого отношения к случившемуся.

–     Ханум, я вас очень прошу, возьмите себя в руки. Здесь же никто не говорить о том, что именно ваш сын причастен к этому убийству. – ответил следователь, а затем добавил. – Я вас понимаю, вам тоже пришлось несладко. Но вы лучше расскажите мне, была ли у вас и прежде кража?

–     Нет, у нас никогда не было кражи. – безмятежно ответила Дильшад, - Хотя…да, вспомнила. Фикрет дважды говорил мне о том, что в сейфе нехватка.

Следователь обратился к ней с очередным вопросом.

–     А подозревал ли он кого-нибудь в этом?

–     Нет, он сам никого не подозревал. – твердо высказалась хозяйка дома, и следователь повторил свой вопрос, но уже в иной форме.

–     А вы? Вы подозревали?

–     Не знаю, что и ответить….,- запинаясь, ответила Дильшад, пожав плечами.

–     Дильшад ханум, вы должны понять, что для нас ныне ценна каждая информации. Ну вот. А теперь скажите, кому было известно о деньгах, лежащих в сейфе? – следователь предпринял попытку развязать язык хозяйки, как она, не подумав, произнесла:

–     Его дочери Ганире. Да, только ей был известен код сейфа. А она уже год как вышла замуж и уехала. Но у нее такой серьезный муж, что она даже не заезжает к нам. Вот и все, что я знаю. Ах, да…- вдруг заговорила ханум. - вспомнила, когда однажды Фикрет открывал сейф, рядом с ним был и один человек. Это Ширзад…э нет, Гаджи. Вот он, наш шофер.

–     Дильшад ханум, вы что, и впрямь предполагаете, что я, долгие годы верно служащий своему хозяину Гаджи, способен убить своего хозяина из-за каких – то чертовых денег? Ага начальник, пожалуйста, не верьте словам этой помешанной женщины. – возмутился шофёр, от такой несправедливой клеветы.

–     Вы, похоже, шофёр этого дома. Не так ли?  - обратился следователь к сердитому лицу.

–     Да помянет бог твоих усопших, начальник. Я и вправду шофёр этого бедлама. – с гневом добавил Гаджи, как Дильшад словно сорвалась с цепи:

–     Да как ты смеешь назвать мой дом бедламом? – закричала она во весь голос. – Вижу, что у тебя язык, в последнее время, слишком уж затянулся, ну ничего, я знаю, как его укоротить. Вот вышвырну тебя на улицу, и придется тебе вернуться туда, откуда пришел.

–     Ну и вышвыривай. Надумала такими вот угрозами запугать меня? – с уверенностью спросил шофёр. – Но тебе это не удастся, потому что я сам, лично и самовольно покину этот дурдом.

–     Ну и уходи, но заранее предупреждаю, если вдруг вздумаешь вернуться назад, то я даже ради памяти Фикрета не приму тебя обратно! – недовольно заорала Дильшад, при этом пальцем угрожая шоферу, - Ах, Фикрет, ах! Ну почему ты окружил себя такими необтесанными людьми, как этот плут Гаджи? Господин следователь, ты лучше послушай меня. Фикрета убил этот вот шулер. Да вы даже не можете себе представить, какой он у нас аферист. До сих пор обманывал нас всех, что холост, а оказывается, у него в районе есть жена. Так вот, если ищете убийцу, то он и есть убийца. Лучше арестуйте его, пока он не сбежал от правосудия. – начала оговаривать шофёра хозяйка и Гаджи стал пламенно себя защищать, упрашивая то Самиру, то Саиду.

–     Значит, так? Значит, вздумала запрятать в тюрьму ни в чем неповинного человека? Ай, Саида, ай, Самуш, я вызываю вас в свидетели, посмотрите, что она хочет со мной сделать, она старается запятнать мое доброе имя. Самуш, да буду я твоей жертвой, умоляю, хотя бы ты скажи им. Ведь когда убили нашего хозяина, я же в то время мирно спал на своей постели. Ну, ты же сама поднялась ко мне, ты же видела, как слипались мои глаза. Разве можно убить человека в полусонным состояние? Если расскажете это дохлой курице, ей – богу, она вас тоже засмеёт. Так, значит, не осмеливаетесь сказать им правду? Ну, ничего, Дильшад ханум. Я сию же минуту самолично расскажу ага начальнику всю истину о тебе и о твоей семейке, вот что, господин начальник, в этой семье может быть только один вор. Это сын Фикрет бека – Тярлан!

–     Заткнись! И не смей произносить имя моего ребёнка! Ты даже в подметки ему не годишься! – накричала Дильшад.

–     Эхх, да куда мне до него. – с насмешкой ответил Гаджи. - Он же у тебя был настоящим дармоедом, как называл его достопамятный наш хозяин. Вы лучше не слушайте ее, господин начальник, она всегда была такой, лезла из кожи вон, чтобы как-то покрывать дурные поступки своего сынишки.

–     А ты чего ждал? А может, надеялся на то, что я буду винить своего беспорочного ребёнка в несодеянном им убийстве? Еще чего! Мое материнское сердце не обманывает меня, он не причастен к убийстве, не причастен! А это стерва тоже хороша, вы что, договорились между собою, что упрячете моего сынишку в тюрьму?! Что вы хотите от него, а?! Что он вам сделал?! Это вы, вы убили его, а потом подняли шум, чтобы никто не стал вас подозревать в случившемся! – продолжала Дильшад обвинять уже Самиру.

–     Да что ты несешь?! – наконец не вытерпела Самира и громко высказалась. – И не надо все взваливать на нас, потому что нам не о чем договариваться. Ну, допустим, что я ошибся в своих догадках, но телохранители, телохранители же видели твоего сына. Ну что ты на это скажешь, а? А может, скажешь, что у них тоже пропало зрение или же они перепутали его с другим человеком? Ну что ты вцепилась в Ширзада, он же, бедняга, говорит правду, когда я звала его на помощь, то он и вправду спал сном праведника. В доме же не два Ширзада, чтобы он успел присутствовать одновременно в двух местах. Что, из-за того, что мы нашли твоего мужа мёртвым, нам что, стоит взять вину на себя? Я говорила это в начале и теперь тоже готова повторить, в эту ночь с Фикретом ругался сам Тярлан и никто другой.

–     Заткнись, дура! Сами украли деньги, а желаете, чтобы все подозрения пали на моего Тярлана?! Не бывать этому, не бывать! – пригрозилась Дильшад. - Господин следователь, - обратилась она к капитану, пытаясь его уговорить. - господин следователь, я умоляю вас, не верьте вы им, не верьте. Он никогда бы не осмелился на это. – Но, увидев в глазах окружающих осуждающее сомнение, беспомощно посмотрела на Саиду и взмолилась. - Саида, ай Саида, умоляю тебя, скажи им, что мой сын не может быть преступником. Я прошу тебя, скажи им, скажи.

–     Начальник, я прошу тебя, оставь нас хотя бы на один день в покое. Ты же сам видишь, в каком состоянии ханум, дайте ей хотя бы передохнуть. – заговорила Саида, не вытерпев молящего тона хозяйки. - Мы же не собираемся куда-то удрать, зайдите позже и мы обязательно ответим на все ваши вопросы.

–     Ну, хорошо, убедили. – неохотно вымолвил следователь. - Но у меня и к вам один важный вопрос.

–     Ну что ж, задавайте. – в вымотанным состоянии ответила Саида.

–     А вы случайно не в курсе, где сейчас находиться сын Фикрет бека? – поинтересовался местонахождением сына хозяина следователь и Саида, у которой душа ушла в пятки, с трудом вымолвила:

–     В своем доме, где же ему быть-то?

–     Дайте мне его адрес, – прозвучал уже не вопрос, а требование следователя и Саиде, которая затруднялась выполнить эту просьбу, пришлось перебороть в себе страх и она, поразмыслив о том, что скрыть необходимую информацию от следствия также может вызвать у следователя безосновательные подозрения, решила не сопротивляться.  

–     А зачем он вам? Вы что, его задержите? Но он не виновен. – вполголоса высказалась Саида, после чего раздался ответ, который хоть чуточку ее унял.

–     Будьте уверены, мы не задерживаем невиновных людей. Мы обязаны взять у него показания как у свидетеля. Ведь он последний, кто видел судью в живых. А может, он наткнулся на убийцу? 

Саида записала адрес Тярлана в клочок бумаги, но прежде, чем передать её следователю, уверенно заявила.

–   Господин следователь, он не преступник, мой сыночек не хищник, чтобы так поступить со своим отцом.

–   Спасибо вам за помощь. Значит, так. Чувствую, что найти преступника не составить для нас трудности. – с уверенностью про себе вымолвил следователь, игнорируя слова няни. - У меня к вам еще одна просьба. До окончания следствие, никто не должен покинуть этот дом. Если вдруг кто-то из вас, особенно, вы, Гаджи, надумаете уйти, то хотя бы оставьте нам свои координаты.

–   Обязательно, ага^[1] начальник, мне же нечего скрывать. – сказал Гаджи, качая головой в знак согласия.

–   Закругляйтесь, нам пора! – произнёс следователь, обращаясь к группе оперативников.

На следующий день, по результатам дактилоскопии была обнаружено, что в убийстве судьи виновен не кто иной, как Тярлан, которого сразу же задержали, когда тот собирался смыться со Стасиком. А после ареста открыли уголовное дело. Дильшад, осведомившись о том, что против Тярлана выдвинуто обвинение, полностью забылась, предавшись уединению. А когда она всё же заглянула во двор, то увидев Гамер возле ворот, обратилась к ней с молящим тоном;

–   Гама, ну что мне сейчас делать без мужа и сына? – сказала она в надежде услышать слова утешения. Но её самая близкая соседка, с которой Дильшад привыкла делить свою радость и боль, криво взглянула на неё, отъехав от нее в частном автомобиле. На этот раз в доме не Фикрета, а Дильшад стояла страшная тьма. Хозяйка дома лишилась своего величия, чувствуя себя отверженным существом. Женщина, потерявшая свое уважение и почести, мать, отказавшая в любви и заботе дочери, мать, которая, потеряв своего любимчика, потеряла последнюю надежду на жизнь, опиралась лишь на Саиду. Кроме неё в этой жизни у нее не осталось ни близкого, ни  родного человека. А вскоре вся прислуга начала уезжать из этого дом в поиске новой и прибыльной работы. Лишь Саида и осталась. Она, как и раньше, поддерживала Дильшад, заходя в гостиную с подносом еды и горячим чаем; - Саида, ну почему все это должно было случиться со мной? Что я сделала не так? В чем я так провинилась? Ведь я в жизни не обидела даже мухи. Это все сглаз, да это все сглаз, из-за него наши дела и стали хуже. Ни с того, ни сего арестовали и моего бедного сыночка. Ах, что мне делать, как мне жить дальше? - хриплым голосом спросила Дильшад, в надежде на то, что ей удастся выявить истинную причину всех этих бед.

–   Дильшад ханум, возьми себя в руки. Тебе вредно столько плакать, а то окончательно захвораешь. – попыталась Саида уговорить ее поесть, как Дильшад тупо не нее взглянув, произнесла:

–   Ну и что? Мне уже все равно. Саида, известно ли тебе, какую сплетню распространила Гамер среди наших соседей? – спросила она вдруг, как Саида сердито выказалась:

–   Нет, Дильшад ханум, я ничего не знаю, и знать не желаю!

–   Нет, ты уж послушай. – подавленно заговорила Дильшад: - Она рассказала всем, что это я, я Дильшад прикончила своего мужа, потому что мне стало ведомо о том, что он меня... А мой сын Тярлан, ради того, чтобы как-то огородить меня, взял всю вину на себя.

–   Ай Дильшад ханум, разве тебе не известно, что женщины по всякому поводу любят посплетничать, вот и она из-за безделья несет белиберду. – заговорила Саида. - Да махни ты на нее рукой. Пусть немножко потреплет языком, не пройдет и месяца, как сама же устанет от этой болтовни. Ты лучше поешь, а потом я принесу тебе чай.

Дильшад, подняв  глаза, посмотрела безумными глазами на Саиду и вдруг промолвила;

–     Видишь, все ушли, все меня бросили. Даже и не оглянулись. Они же все эти годы жили на средства Фикрета, питались хлебом и солью из его же стола, но как только его …не стало, они тут же, не задумываясь, оставили этот дом. Я за эти дни ни разу не услышала от них ни одного доброго словечка, ни одного слово утешения. Ну и что, что я угрожала им и собиралась их прогнать? Они же могли, ну, хотя бы ради милосердия, попрощаться со мной по-человечески. Ведь я же в протяжении стольких лет была их хозяйкой. Они ушли, они бросили меня….А почему ты осталась Саида? Зачем не уходишь? Зачем ты не оставляешь меня одну со своим горем? Ведь тебя же никто здесь не удерживает. Ты же пришла в этот дом, чтобы воспитывать моих детей. Видишь, их больше нет. Они оба покинули меня. Видимо, не смогла я дать им хорошего воспитания, не смогла. Мать из меня никудышная. Не смогла ни воспитать, ни уберечь своего ребёнка. Нет, я не должна сидеть, сложа руки, я не имею на это право! Я не должна сдаваться, я должна бороться, и, наконец, добиться его освобождения! Но как его спасти от такой тяжелой участи? Ведь для этого следует набраться сил и терпения, а они у меня уже давным-давно иссякли. Я не та Дильшад, которую ты когда-то знала, Саида. Видишь, как я поражена, подавлена. Я не хочу, чтобы меня видели таким побитым. Саида, я тебя прошу, уходи, оставь меня, оставь. Но прежде, чем уйдешь, убери все это со стола, мне не хочется ни есть, ни пить. Мне нынче хочется только одного. Умереть, чтобы все забыть. Умереть, чтобы никогда больше не узнать, что такое мучение.

–     Нет, Дильшад ханум, нет, не пытайся меня уговаривать. – возразила Саида, решив высказаться и излить душу перед ханум. – Да и не в силе ты выставить меня вон, как сделала это с другими. Потому что я все равно тебя не оставлю. Ты права, мне некому здесь удержать. С уходом Фикрета, я потеряла не только своего хозяина, но и себя саму. Ведь я так привыкла к его присутствию. А от тебя я видела столько несправедливости, которую, наверное, я когда-то и смогу забыть. Но одного я не смогу тебе простить, это уж точно. Помнишь ли ты, как ты лишила мне радости присутствовать на свадьбе своей дочери, да, ты не ослышалась, своей дочери Ганиры. Это же было моим правом, правом няни, которая с нетерпением и радостью дождалась этого долгожданного дня. А ты отняла у меня и это право. Ты растоптала право и этой девочки, этой сиротки…Айбениз….Но вопреки всему этому, я решила остаться. Это не самопожертвование, отнюдь. Да и не чувствуй себя в долгу передо мной. Просто я привыкла видеть тебя ханумом этого дома, я услужила столько лет твоему мужу и в данный момент, моя обязанность находиться рядом с тобой. Да и ты нуждаешься во мне, Дильшад ханум, а я  не из тех, кто способен растоптать доверие и уважение хозяев. Я хочу, чтобы ты и напоследок доверялась своей Саиде. Обращалась ко мне за советом, а не к таким сплетницам и завистницам, как Гамер. Только в трудные времена люди распознают настоящий облик друзей и знакомых. А может, это тоже своего рода испытание, которого ты обязана была пройти. Откуда знать? Может, так посоветовал сам Всевышний? Лучше вставай. Не изводи себя бесчисленными вопросами. Тебе надо выспаться, чтобы ты сумела завтра найти в себе силы упрашивать вельмож помочь Тярлану. Ты нужна ему. Он в тебе нуждается как никогда. Вставай же, вставай. – сказала она, заставив Дильшада встать на ноги. И вправду, завтра Дильшад собиралась заехать в прокуратору, чтобы упрашивать знакомого следователя помочь ей в оправдании своего сына. Она собиралась воспользоваться любыми способами, для того чтобы спасти убийцу своего собственного отца от справедливого правосудия…..

Айбениз стояла перед отцом, выслушивая его укоры с виноватым видом. Непримиримое отношение Вахида к дочери не находило положительного отзыва со стороны его дочери. Она всеми силами пыталась понять и простить отца, хотя кажется, чувство прощения давно покинуло её измученную душу. Вдруг она заметила белое одеяние отца. «Папа, папочка, папа. Почему ты так оделся? Твой наряд похож на….саван. Откуда ты его взял? Давай-ка снимем это с тебя», - упрашивала она Вахида. «Эта одежда передана твоей матерью. Она твёрдо наказала, чтобы я надел её. Ты же знаешь, как ей нравиться белый цвет, отчего я не осмелился ей возражать. Вот видишь, я не могу ей перечить, а ты обвиняла меня в предательстве. Наверное, она тоже соскучилась по мне и пришла за мной. Говорит, что хочет куда – то меня увезти. Ей хочется мне что-то показать. Если тебе интересно, то тебе стоит присоединиться к нам» - приглашал Вахид Айбениз, чтобы та пошла с родителями. Но она отказывалась выйти в долгое и столь неожиданное путешествие. «Постой, не уходи, не оставляй меня одну! Ну, постой же, постой!» - кричала она, пытаясь помешать матери, чтобы та не забрала отца с собою….

–     Тише, тише. Что это с тобой, а? Кошмар приснился? – воскликнула Ламия, зажигая свечу а тёмной комнате.

–     Кошмар? Нет, это не был кошмаром. Мама хотела забрать моего отца к себе. Но ему не следовала пойти с ней. Я кричала во весь голос, стремилась его удержать, но он не услышал меня. А разве ты их не видела? Они же минуту назад были здесь, а потом ушли, ушли вместе. – начала бормотать непонятный слова Айбениз.

–     Довольно. – испугалась Ламия, а затем, указывая на свои руки, призналась: - Не видишь, у меня от ужаса мурашки по коже. Наверное, тебе снились кошмары, и ты перепутала сон с реальностью. Это не к добру. Ты лучше вставай и расскажи свой сон воде или же свету ради, чтобы тебе удалось избежать от неприятностей. – посоветовала Ламия, но ее предложение не нашло отклик в душе Айбениз и она, лишь отвернувшись, закрыла отяжелевшие веки…. 

Утром Айбениз собралась на работу. Её голова трещала от боли, так как ночные кошмары не дали ей выспаться, как следует. После работы она, наконец-то решила зайти к отцу, чтобы проведать его и успокоиться. За приоткрытой дверью стояла Сахиба, оглядывая Айбениз тупым взглядом и разжёвывая яблоко.

–     И зачем ты объявилась? Что тебе нужно? – поспешно спросила она падчерицу.

–     Я должна видеться с отцом. Я должна его увидеть, должна! – настойчиво вымолвила Айбениз.

–     Все равно это тебе ничего не даст. Он уже давным-давно отказался от тебя, даже лишил тебя права называться его дочерью. – с иронией высказалась мачеха, но Айбениз отказываясь поверить ее словам, закричала:

–     Я не верю тебе! Это все ложь, отвратительная ложь! Тебе просто не под руку, чтобы мы виделись с ним. Если это и вправду так, то пусть он сам признается в этом. – возразила Айбениз

–     Ну что же, если не веришь, то спроси у него же самого. Но тебе придется подождать своего папашу в парадной или же лучше всего на улице, мне без его разрешения никак не впустить тебя в дом. – хладнокровно вымолвила Сахиба, а затем добавила: - Жди на улице, он вот-вот вернется с  работы.

–     А он что, устроился на работу?– спросила дочь с удивлением.

–     Ну, надо же как-нибудь содержать семью. – беспечно произнесла Сахиба, пожав плечами.

–     Кем же он работает? – не скрывая своего интереса, осведомилась Айбениз и Сахиба, смерив ее взглядом, сказала:

–     Простым рабочим на стройке, кем же ещё?

Столь неожиданный ответ удивил Айбениз больше, чем вчерашний сон. Она на минуту потеряла ориентацию. По привычке или по каким - то неизвестным  причинам, девушка подошла к двери Ирады.

–     Эй, куда это ты собралась? Ее там нет. Она продала свой дом и ушла. – произнесла Сахиба, и, не дождавшись ответа Айбениз, захлопнула дверью.

–     Значит, он работает рабочим на стройке? – шептала про себя ошарашенная девушка, присаживаясь на ступеньке лестнице, по которой она когда-то поднималась в свою квартиру. - Он же всегда гордился своей профессией, он всегда твердил, что профессия преподавателя - это самая достойная отрасль среди поприщ, ведь именно с помощью таких людей другие и получают право учиться и  просвещаться, ведь именно с помощью этого просвещения, они потом находят свое место в жизни. Профессия преподавателя - это свет в темном пространстве. Разве подобает учителю мешать цемент? Что же стало с твоими убеждениями, с твоими взглядами, папа? И ради чего, ради кого все это? Ради Сахибы, которая вышла-то за тебя не по любви, а по расчету? О, Аллах, я бы всем пожертвовала, чтобы не слышать такого о своем отце. Я бы отдала ему все, чтобы он никогда не брал в свои руки лопату.

Айбениз даже не заметила, когда Вахид вернулся к себе домой. Она очнулась лишь тогда, когда тот тихими шагами прошёл мимо, не заметив свою дочь, которая сидела в одной из лестниц, окутавшись в старое женское манто.

–     Папа, папочка, папа! – закричала Айбениз вслед за отцом. - Я тебя умоляю…посмотри на меня…Это я…Айбениз…твоя Айбениз….пришла увидеться с тобой. Зачем ты одел на себя эту одежду, ведь она совсем поношенная. Папа, это же она, да, она вынуждает тебя работать на стройке, не так ли? Папа, ответь мне, это же все ее требование? – спрашивала дочь, брав его под руку.

–     Зачем же ты пришла? Я тебя не звал! Уйди! – ответил Вахид, даже не поворачиваясь к дочери.

–     Папа, папочка, папа, я так соскучилась по тебе. – со слезами взмолилась Айбениз перед отцом, - Неужели, так трудно понять мое состояние? Ну почему ты отталкиваешь меня от себя? Ну, я же твоя дочь, твоя единственная дочь, - напомнила она ему о своем существовании, как он оттолкнул ее в сторону и словно ошпаренный заорал:

–     Ты думаешь, я не в курсе того, что ты наделала со своим честным именем?! В душе отца не может остаться любовь к такой девушке, как ты! Я давным-давно тебя забыл! Я вычеркнул тебя из своей жизни! Я отнял у тебя право называть меня отцом! …Я - то все это время полагал, что смог вырастить благовоспитанную дочь, которая никогда бы не склонила мою голову перед людьми! А она, оказывается….Уходи, я не хочу больше тебя видеть, слышишь, не хочу! – накричал отец на свою дочь, обернувшись и указывая пальцем вниз.

–     Уйду я, уйду, но лишь с одним условием, - не выдержала такого натиска и заплакала Айбениз, - ты должен повторить все то, что сказал, смотря прямо в мое лицо. Я умоляю тебя, папа, хоть раз взгляни на меня. Позволь мне приласкать твои седые волосы, твое смуглое лицо. Зачем же ты поворачиваешь голову? Неужели, тебе так неприятно сталкиваться со мною глазом на глаз? Разве ты не чувствуешь ко мне хоть чуточку любви, хоть чуточку привязанности? Я не в силах верить всему этому. Нет, не в силах. Ведь ты же не из тех отцов, чья любовь исчерпывается со временем. Я верю, папа, в твоем сердце пока что осталось место для меня и мамы. А Сахиба…Она, она же была чистой случайностью, она - то вошла в нашу жизнь, когда мы оба потеряли нить, которая связывала нас, не по нашей с тобой воле. Она воспользовалась твоим одиночеством и одним своим приходом разрушила, то, что мы когда-то величали семьёй. Ты избегаешь моего присутствия. Но, как бы там ни было, мы же не настолько чужды друг – другу? Как бы ты не грубил мне, ты бы не решился отказаться от своей дочери. Ты же не можешь меня ненавидеть, ты не можешь меня презирать!… - неустанно расспрашивала дочь своего отца, но не получив ответа, мучилась  в сомнениях: - А может, ты и вправду забыл обо мне, забыл о моем существовании? Ну, ты же не мог стереть меня из своей памяти! Папочка, ответь мне, ответь! – с ужасом кричала Айбениз и убивалась ради того, чтобы услышать долю правды из уст отца. Вахид не решился что-нибудь промолвить. Он покачал головой в знак согласия, как будто он собирался сказать дочери; «Да, я забыл тебя, я давно стёр тебя из памяти. И ты лучше забудь меня, забудь». Айбениз лишь теперь глубоко сознала, что она потеряла в лице отца и самого задушевного друга и самое родное создание, которое не в силах было осознать свою ошибку, так как полностью доверился чужой женщине. - Не волнуйся, я больше не буду тебе надоедать. Ухожу я. Ухожу! Ты же уже успел привыкнуть к моему отсутствию. Все равно ты этого не почувствуешь, не так ли? Ну, конечно же, так. Ведь ты же потерял ту единственную нить, которая связывала нас все эти годы, если бы это было не так, то ты бы смог помочь себе простить меня. Да, ты и вправду потерял ту единственную нить, которая называется отцовством. Но с ним потерялось и твое самолюбие, даже твоя сущность потеряла всякий смысл. А когда человек теряет себя, то ему становиться очень тягостно найти себя. Ну, что же, я ухожу, оставляю тебя ей, может, тебе удастся найти себя рядом с нею. Прощай! – сказала она, бросаясь в бегство. Она бежала от того, кого она называла отцом, от того, кто вызывал жалости своим жалким существованием. Она бежала от того, кто, захлопнув дверью в лицо дочери, на самом деле, предал любовь, которую он обязан был испытывать к своему ребёнку. Она бежала от того, кто, в действительности потерял, собственное «Я» после долгих блужданий в мире такой корыстной женщины, как Сахиба. Теперь Айбениз была готова пройти мимо своего дома, при этом не испытывая никаких тёплых чувств, словно он ничем не отличался от миллионов квартир…

Из странных возгласов за дверью, Сахиба поняла, что муж находиться в парадной и болтает с дочерью. Она даже не дождалась, когда муж позвонит в дверь. Вахид вошёл в дом, волоча ноги и сбрасывая с себя пальто, которое жена оставила лежать на полу, а сама присела на диван, пялясь в телевизионную передачу. В глубине души Вахид сознавал, что Айбениз была права, когда называла Сахибу чистой случайностью. Но страшнее всего было признаться перед дочерью и повиноваться своей слабости. Он чувствовал себя виноватым перед своим ребенком, хотя предпочёл молчать, дабы не лишиться отцовского достоинства. Вахид подошёл к двери комнаты своей дочери. Он уже год не заходил в эту спальню, даже забыв интерьер этого помещения. Он захлопнул дверь и разлёгся на кровати Айбениз. После неожиданного ухода дочери, Вахид часто обращался к памяти Рены в надежде услышать от неё слов утешения.

–     Вахид, я оставила тебя ее, как аманат^[1]. Ты был обязан заботится о ней, чтобы она не нуждалась в других людях, кроме тебя, чтобы ты стал ее опорой и путеводителем в жизни и чтоб защитил ее от всяких невзгод. А ты…а ты вместо этого, лишил ее семейного очага. Как, как ты мог так поступить с нею? Ведь это же нечеловечно. Жестоко и нечеловечно. Ведь ты был ей нужен как никогда. А ты что сделал? Не успела я покинуть этот бренный мир, как ты сразу же выпустил на волю нашу единственную ласточку. Нынче на ее долю выпала участь жить кочевой жизнью. Разве она была достойна такого обращения, ведь в твоем же сердце до сих пор осталась любовь к ней. Ведь эти же чувства не прошли, ты их просто зарыл в глубину своей души, чтобы они не сумела больше вырваться наружу. Ну, стоит ли прятать то, что когда-нибудь обязательно всплывет наружу? Конечно же, нет.– жаловалась Рена, упрекая мужа за слабоволии.

–     Рена, ты не знаешь, тебе же не известно о том, как она подло со мной поступила. Видишь, она оказалась настолько бездушной, что убила во мне веру в нее. Оказывается, она всегда была эгоисткой, а я этого просто не замечал. Она же могла думать о своих родителях, которые пожертвовали бы всем, чтобы она никогда не склонила их и себя перед недостойными людьми. А она…уничтожила себя и оставила меня одного с этим горем. Рена, не упрекай меня. Лучше ответь, что должен был ощутить отец, разочаровавшийся в искренности и в непорочности своего дитя? Ответь, Рена, ответь. Что я должен был сделать, как я должен был отнестись к этому безрассудству? – оправдывался Вахид всеми силами.

–     Не допускать того, чтобы между вами появилась это нерушимая стена, эта пропасть. Ведь все ее мечты и грезы были уничтожены и затоптаны этим подлецом – Тярланом. Он оставил рану в ее сердце. А ты…ты вместо того чтобы излечить её, сделал ее более глубокой. Вы оба истерзали ее душу, разбили и сокрушили ее гордыню и ее величие. Это вы, вы подтолкнули ее в омут жизни. Она стала путницей извилистой дороги, которая еще неизвестно куда ее приведет. Не знала я, что ты так малодушен. А то бы не оставила ее тебе. – ещё больше мучила Рена своего мужа….

 После неожиданной встречи с дочерью, Вахид решил уйти в уединение, чтобы найти в себе силы попросить прощения у дочери. Он лежал и оглядывался по сторонам, пытаясь найти в этой маленькой комнате тот предмет, который напомнил бы ему о прошедших счастливых днях. Он заметил лишь увялые цветы, стоявшие в вазе. То были белые розы, которые Джавад подарил Айбениз в ночь разлуки и которые Вахид еле – еле сумел разглядеть. Отец не понял, кем подарены эти цветы её дочери. Но он осознал лишь то, что лёгкое дыхание дочери живёт в этих цветах, несмотря на то, что благоухание белых роз давным-давно потеряло свою свежесть. Спустя несколько лет Вахид всё же нашёл в себе силы высказаться.

–     Айбениз, доченька, прости меня, прости. – сказал он, обращаясь в небытие. - Прости того, который всю жизнь выступая за здоровый образ мышления, не смог спастись от предрассудков.  Вы обе правы, доченька. Я не смог уберечь тебя  и этим потерял тебя навсегда. Но ты не думай, что мне от этого хорошо. Я сделал все, чтобы этот семейный очаг, остался без того единственного человека, который долгие годы озарял всю нашу жизнь, стал для нас единственный надеждой. Я сам, вот этими вот руками разрушил свое счастье, свою радость. А сейчас мне остается только греться над его руинами. Но это тоже непросто. Ведь от него же не исходит теплоты. Здесь так холодно, что мои руки замерзли до костей. Но если бы ты хоть раз зашла бы в эту комнату и повторила бы тех слов, которых ты произнесла минуту назад, наверняка, этот грубый старик почувствовал бы себя самым счастливым отцом во всём белом свете. «Папа, папочка, папа. Я тебя умоляю…посмотри на меня…Это я…Айбениз…твоя Айбениз….пришла увидеться с тобой».  – сказала бы ты мне, обрадовав меня своим приходом. Знаешь, что бы я тебе ответил? Я бы сказал; «Здравствуй, доченька, здравствуй, дорогая, здравствуй, парус моих грез, здравствуй. Хорошо, что пришла, ведь мне пришлось так долго ждать этой встречи. Ты спрашивала, почему я так плохо выгляжу? Я отвечу, да, я отвечу тебе. Это разлука, это тоска по тебе, превратил меня в неузнаваемое существо. Доченька, ну ты же веришь мне, веришь? Нет, не веришь. Ты права, ведь я не смог убедить тебя в своих чувствах. Но я не забыл тебя, нет, не забыл. Я предатель? Предал тебя, как и твою мать? Ошибаешься доченька, ошибаешься. Я же каждую ночь беседую с Реной. Вот видишь, она снова пришла ко мне, вот видишь, она зовет меня к себе. Вот, вот, она даже протянула мне руку. Она даже одела свое любимое платье, которая было на ней в день твоего поступления в институт. Ты помнишь это платье, помнишь? Наверное, сегодня тоже знаменательный день и видимо, она желает, чтобы я сопровождал ее в этой поездке. Рена, Рена, как ты красива, как ты пленительна. Пора? Настала пора уйти? Ну, куда ты хочешь меня вести? Куда, в беспечный мир с необъятными границами? Ну что же, я согласен. Веди меня, веди. Но не надо так спешить. Видишь, у меня даже нет сил, чтобы встать на ноги. И не стой так далеко. Подойди, возьми меня за руку. Ты знаешь, я сначала хотел бы вернуться на берег того моря, где наша маленькая Айбениз топает по влажному песку своими маленькими ножками, где она играет с Джавад, где они оба строят домик из песка. И где она разрушает этот дом, обижая Джавада. Я сначала хотел бы вернуться на берег того моря, где можно сносить лишь песчаные домики, а настоящие очаги никогда. Увези меня, увези меня на встречу с воспоминаниями. – сказал Вахид, испытывая волнение. В комнате продуло ветерком смерти, которая, цепляясь за последние слова Вахида, потанцевала под той мелодией, которую он любил исполнять на рояле для своей Рены. Вахид встал с кровати и пригласил супругу на танец. Снова в его глазах загорелись искры любви. Они кружились в этой маленькой комнате, при этом, не задевая предметы утвари.  Танец они продолжили на берегу моря, на открытом воздухе. Эта мелодия придала им крылья. Они оба превратились в белых лебедей, присоединившихся к длинному каравану, который летел в южном направлении. В темноте ночи от них остались лишь белые следы без имени и адреса. Лишь белые следы, без имени и адреса…В ту самую ночь, Айбениз во сне боролась со сверхъестественными силами, которые пытались ей что-то объяснить. А утром, когда дяденька Умуд попросил Айбениз о помощи, и она тихо прошла за станок Халиды и проработала на нём всего полчаса, он оттолкнул её в сторону со словами возмущения;

–     Доченька, осторожно, ну что это ты делаешь? Чуть – чуть и ты бы могла остаться калекой.– сказал старик, указывая на оборудования и на руку девушки. В ответ на этот упрек, Айбениз резким движением сняла с себя рабочий халат, выбросила его на тот же станок и вылетела из помещения пулей, оставив дяденьку Умуда в недоумении. - Что это с ней? Я разве что-то не то сказал? Наверное, нарекания мои показались ей слишком суровыми. Вот и обиделась она на меня. Сабина, доченька, если увидишь ее, скажи, чтобы она простила меня. Это вышло так нечаянно…- подумал старик, посчитав себя виноватым….

«Едем», - сказала Айбениз шофёру, направляясь в дом отца. Опять на дорогах стояла пробка. Шофёр с нетерпением выключил двигатель, чтобы не терять горючего, и через минуту заводя его, трогался с места черепашьими шагами. Айбениз решила сойти на Зевина, а до дома ей пришлось добежать пешком. Во дворе её дома соорудили палатку – вестник поминки, вокруг которого собралась толпа мужчин.